Россия. История успеха. Перед потопом

Причина все та же – баня. Подытоживая два века этнографических наблюдений в России, Д. К. Зеленин констатировал, что из всех восточных славян «самой большой и даже болезненной чистоплотностью [речь идет не только о телесной чистоте, но и о чистоте жилища. – А. Г.] отличаются севернорусские»[84] – т. е. обладатели окающего говора (в отличие от акающих «южнорусских»). Если качество жизни коррелянтно чистоплотности, напрашивается вывод, что выше всего оно у нас исстари было в автохтонных великорусских краях, постепенно снижаясь к югу, в места более позднего русского заселения.

Москва (она, кстати, выросла на стыке расселения севернорусской и южнорусской народностей), как и другие города России, была большой деревней, но это значит, напоминает Ключевский, что, как и положено в русской деревне, «при каждом доме был обширный двор (с баней) и сад», и ее жители не знали недостатка в воде, ибо во дворах имелись колодцы. Много ли мог употреблять воды простой люд в городах Европы, где общественные колодцы до появления в XIX в. водопровода были лишь на некоторых площадях (вдобавок из этих колодцев вечно вылавливали трупы кошек и крыс)?

Вот свидетельства из записок иностранцев, сделанных в царствования Федора Иоанновича, Бориса Годунова и Алексея Михайловича, о русских: «Они ходят два или три раза в неделю в баню, которая служит им вместо всяких лекарств» (Джильс Флетчер. О государстве Русском, около 1589); «Многие из русских доживают до 80, 100, 120лет и только в старости знакомы с болезнями» (Якоб Маржерет. Состояние Российской державы… с 1590-го по сентябрь 1606 г.); «Многие [русские] доживают до глубокой старости, не испытав никогда и никакой болезни. Там можно видеть сохранивших всю силу семидесятилетних стариков, с такой крепостью в мускулистых руках, что выносят работу вовсе не под силу нашим молодым людям» (Августин Мейерберг. Путешествие в Московию, около 1662).

3. Когда на Руси было жить хорошо

Любопытны свидетельства путешественников, касающиеся доступности съестного в допетровской России. «Изобилие в хлебе и мясе так велико здесь, что говядину продают не на вес, а по глазомеру» (венецианец Иосафат Барбаро; был в Москве в 1479 г.); «В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дешевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать» (секретарь посольства персидского шаха в Испанию, перешедший там в католичество и принявший имя дон Хуан Персидский; был в России в 1599–1600 гг.).

Изобилие презирает мелочность. Там, где говядину продавали по глазомеру, едва ли могла возникнуть потребность в особо точных весах. Там, где все дешево, легче прожить, а оттого меньше воров и меньше замков. Замки вплоть до петровских времен были редкостью, и не из-за недостатка мастеров. Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха, посетивший в 1655 г. «железный ряд» на московском рынке, восхищается «железными вещами и принадлежностями… превосходной работы». Но в замках москвитяне, как видно, особо не нуждались. А вот в лондонском музее Виктории и Альберта замкам XIV–XVIII в. отведено несколько залов – нужный был предмет.