Окончательный вариант антисталинской партийной версии ХХ и ХХII съездов выглядит так. Жили-были хорошие, правильные, высокоморальные большевики-ленинцы, победившие в революции и Гражданской войне. Однако в середине 1920-х годов появился плохой Сталин, который отменил НЭП, поставил себя над партией («культ личности»), начал нарушать ленинские заветы, а затем взялся за самих ленинцев — героев революции и Гражданской войны, номенклатуры 1930-х годов. В 1937 г. он устроил этим героям кровавую баню (спусковое событие — убийство Кирова в 1934 г.). Массовый террор 1930-х годов (и прежде всего 1937 г.), ошибки 1941 г., послевоенные репрессии — всё это дело рук Сталина и его ближайших подручных. В 1956 г. на ХХ съезде «культ личности» был разоблачён самой партией. Десталинизация — заслуга КПСС, партия выступила инициатором исправления накопившихся из-за культа одной, отдельно взятой личности, ошибок, вскрыла их, обнародовала, дала оценку, исправила и вернулась к ленинским нормам.
После снятия Хрущёва, а по сути уже с 1962 г. тема культа личности, репрессий, лагерей постепенно уходит. В брежневские времена о ХХ съезде вспоминали мало. И хотя осуждения культа личности и перегибов, допущенных при строительстве социализма, никто не отменял, Сталин в 1970-е годы начал опять появляться на экранах кинозалов (нередко приветствуемый аплодисментами), что позволило части ЛСИ обвинить Брежнева в реставрации сталинизма.
С середины 1960-х годов эстафету фальсификации советской истории, произведённую ХХ и XXII съездами КПСС и отодвинутую на второй план после XXIII съезда, подхватила наиболее активная часть ЛСИ, шестидесятники. Критикуя и осуждая (на кухне) власть за отход от линии ХХ съезда, они автоматически воспроизводили его версию ранней фазы советской истории, сведя её к «сталинским репрессиям», «сталинскому террору» и трактуя как отклонение от истинного, т. е. ленинского социализма.
Шестидесятники: коммунистический фундаментализм против коммунистического традиционализма
Поскольку с середины 1960-х годов темы репрессий, лагерей, сталинизма официально практически перестали подниматься, доклады Хрущёва на ХХ и ХХII съездах, официальная партийная версия советской истории «антисталинской пятилетки», т. е. хрущёвско-оттепельная фальсификация, превращалась в запретную, а потому необычайно привлекательную (подавляющим образом для либеральной на советский манер кукишвкарманной интеллигенции, т. е. такой, которая органично совмещала в кармане кукиш с партбилетом — его, в отличие от кукиша, она довольно часто вынимала) и «заслуживающую особого доверия» правду о советском обществе, о 1930-х годах (причём здесь главное место занял 1937 г.). Так ложь ХХ съезда стала запретной правдой, на монопольное хранение которой претендовала ЛСИ, таким образом хорошо подыгрывая власти: для официальной идеологии эта «монополия» играла важную роль дополнительного, запасного оборонительного эшелона.
Иными словами, именно шестидесятники закрепили версию ХХ съезда, работая таким образом на Систему, на освящение её уже именем не Сталина, а Ленина и эпохи «комиссаров в пыльных шлемах». Провозглашение норм той эпохи в качестве идеала и позволяет говорить о шестидесятничестве как о реакционной (ретро)утопии советского общества. Советскому («сталинскому») традиционализму коллективизации, индустриализации и войны ЛСИ противопоставила советский же («ленинский») фундаментализм (революция, Гражданская война, НЭП). Уход ещё дальше от традиции Система (выполняя это руками-мозгами фрондерского элемента) преподносила как возвращение к основам. А когда дело было сделано и миф о революции отработал своё, попыталась перейти к иным мифам — о войне, о Победе.
Шестидесятнический миф о ХХ съезде интерпретировал не только прошлое, но и настоящее — 1960-1970-е годы; в этом настоящем он трактовал не только советское общество, но и роль ЛСИ, причём в такой период, когда ЛСИ переставала быть элитарным слоем, превращалась в массовый, а потому переживала кризис идентичности и нуждалась в компенсаторных мифах.
В шестидесятническом мифе о ХХ съезде и об «оттепели» главные герои — Хрущёв и ЛСИ, противостоящие неким консерваторам. В мифе не оставалось места для либеральной номенклатуры и нелиберально настроенной части совинтеллигенции — они элиминировались, и главный конфликт изображался как борьба ЛСИ против консервативной власти за «курс ХХ съезда». Это примерно то же самое, как если бы в «Трёх мушкетёрах» основными противоборствующими сторонами были бы кардинал Ришелье, Рошфор и миледи, с одной стороны, и слуги мушкетёров — Гримо, Мушкетон, Базен и Планше — с другой. Вот потеха была бы. Но так — со слугами — в голову никому не приходит. А с совинтеллигенцией — пожалуйста.