Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Поскольку с середины 1960-х годов темы репрессий, лагерей, сталинизма официально практически перестали подниматься, доклады Хрущёва на XX и XXII съездах, официальная партийная версия советской истории «антисталинской пятилетки», т. е. хрущёвско-оттепельная фальсификация, превращалась в запретную, а потому необычайно привлекательную (подавляющим образом для либеральной на советский манер кукишвкарманной интеллигенции, т. е. такой, которая органично совмещала в кармане кукиш с партбилетом — его, в отличие от кукиша, она довольно часто вынимала) и «заслуживающую особого доверия» правду о советском обществе, о 1930-х годах (причём здесь главное место занял 1937 г.). Так ложь XX съезда стала запретной правдой, на монопольное хранение которой претендовала ЛСИ, таким образом хорошо подыгрывая власти: для официальной идеологии эта «монополия» играла важную роль дополнительного, запасного оборонительного эшелона.

Иными словами, именно шестидесятники закрепили версию XX съезда, работая таким образом на Систему, на освящение её уже именем не Сталина, а Ленина и эпохи «комиссаров в пыльных шлемах». Провозглашение норм той эпохи в качестве идеала и позволяет говорить о шестидесятничестве как о реакционной (ретро)утопии советского общества. Советскому («сталинскому») традиционализму коллективизации, индустриализации и войны ЛСИ противопоставила советский же («ленинский») фундаментализм (революция, Гражданская война, НЭП). Уход ещё дальше от традиции Система (выполняя это руками-мозгами фрондерского элемента) преподносила как возвращение к основам. А когда дело было сделано и миф о революции отработал своё, попыталась перейти к иным мифам — о войне, о Победе.

Шестидесятнический миф о XX съезде интерпретировал не только прошлое, но и настоящее — 1960–1970-е годы; в этом настоящем он трактовал не только советское общество, но и роль ЛСИ, причём в такой период, когда ЛСИ переставала быть элитарным слоем, превращалась в массовый, а потому переживала кризис идентичности и нуждалась в компенсаторных мифах.

В шестидесятническом мифе о XX съезде и об «оттепели» главные герои — Хрущёв и ЛСИ, противостоящие неким консерваторам. В мифе не оставалось места для либеральной номенклатуры и нелиберально настроенной части совинтеллигенции — они элиминировались, и главный конфликт изображался как борьба ЛСИ против консервативной власти за «курс XX съезда». Это примерно то же самое, как если бы в «Трёх мушкетёрах» основными противоборствующими сторонами были бы кардинал Ришелье, Рошфор и миледи, с одной стороны, и слуги мушкетёров — Гримо, Мушкетон, Базен и Планше — с другой. Вот потеха была бы. Но так — со слугами — в голову никому не приходит. А с совинтеллигенцией — пожалуйста.

И опять же этот миф был выгоден не только ЛСИ, теша её нарциссизм и компенсируя социальную ущербность, но и власти: он позволял скрыть главные конфликты 1950-х годов и главный вектор — превращение номенклатуры в квазикласс, постепенное включение определённых её групп в мировой рынок, т. е. в капиталистическую систему, и к тому же маскировал борьбу внутри самих властных групп, которые внешне, пропагандистски должны были всегда иметь облик монолита. И ещё одну задачу решал этот миф: он позволял скрыть, спрятать, заретушировать ту реальную силу, которая была субъектом демократической десталинизации снизу с начала 1940-х годов и страх перед которой заставил власть пойти на либеральную десталинизацию, лавры которой присвоила себе сначала партия, а затем — ЛСИ.

«Красненькие» и «зелёненькие»: результаты совместного труда

Поразительно, но версия XX съезда в исполнении ансамбля партийной песни и пляски «Шестидесятники» просуществовала почти сорок лет в качестве якобы альтернативы официальной партийной схеме 1960-х — первой половины 1980-х годов. Более того, миф о XX съезде и сталинизме, который начали ковать на XX съезде и дошлифовывали в салонах ЛСИ в 1960–1970-е годы, стал важнейшим элементом мифов перестройки и 1990-х годов, демонизирующих и очерняющих всю историю советского общества. Его элементы хорошо различимы в «московских сагах», «арбатских детях» и прочей заказной чернухе, призванной доказать: самое страшное — это не наши дни.