Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Коммерческие связи генерировали политические проекты. Освобождение земель классической древности стало важным элементом в легитимизации российской экспансии на юге, что отразилось в Греческом проекте Екатерины Великой. В союзе с австрийским императором Иосифом II она намеревалась завоевать Константинополь и восстановить Греческую империю на берегах Босфора под скипетром своего младшего внука Константина[222]. Наконец, растущее влияние России в Молдавии и Валахии (особенно после создания там российских консульств в 1782 году) способствовало установлению контактов с фанариотами. Несмотря на негативное отношение к последним, характеризовавшее литературу эпохи Просвещения, Россия не поддержала требование валашских бояр положить конец фанариотскому режиму во время мирных переговоров, завершившихся подписанием Кючук-Кайнарджийского договора. Вместо этого российское правительство стремилось разделить с Портой контроль над назначением и смещением господарей и даже нашло общий язык с некоторыми князями-фанариотами.

В то же время гетерогенность греческих элит составляла проблему для восточной политики России. Наряду с фанариотами, занимавшими важные посты в Константинополе и княжествах, существовали также греческие землевладельцы Мореи и Архипелага (кодзабасы), а также все более многочисленные греческие купцы Новороссии, вовлеченные в средиземноморскую торговлю и все более заметные в княжествах. Разнородность греческих элит проявлялась в различии их культурных практик и политических ориентаций. В то время как фанариоты были продолжателями византийской политической культуры и, за несколькими важными исключениями, ориентировались на Османскую империю[223], новая греческая буржуазия все сильнее воспринимала неоэллинистическую идентичность и испытывала влияние Французской революции[224].

В то же время границы между этими группами оставались размытыми и, зачастую, проекты политического освобождения греков, сформулированные в этот период, представляли собой любопытную смесь неовизантийских имперских и французских республиканских тенденций. Особенно примечательным в этом смысле был «Революционный манифест, или Новый политический строй для народов Румелии, Малой Азии, островов Средиземного моря, Валахии и Молдовы» Ригаса Фереоса, составленный в Вене в 1796 году. Родившийся в Фессалии Ригас получил образование в Патриаршей академии в Константинополе, этой «Великой школе нации», и в 1780 году стал секретарем валашского господаря Александра Ипсиланти, а затем был в услужении у нескольких крупных валашских бояр. Под влиянием Французской революции Ригас сформулировал идею Греческой республики, которая бы включала все европейские провинции Османской империи (за возможным исключением Боснии и Албании), а также острова Архипелага и побережье Малой Азии и которая основывалась бы на принципе религиозного и этнического равноправия, с тем, однако, чтобы государственным языком в ней был неогреческий[225].

Сколь бы утопическими ни казались подобные проекты, они иллюстрируют поиск внутри греческого общества формулы и способов освобождения и свидетельствуют о неопределенности политической ориентации греческих элит в контексте борьбы между великими державами. Привлекательность революционной и наполеоновской Франции для радикальных элементов среди греков и других балканских народов, безусловно, подрывала влияние России на православных единоверцев. Внутриэлитные конфликты, в которые оказалась вскоре вовлечена Россия, также обозначили пределы ее «мягкой силы». Проекты будущего политического переустройства Юго-Восточной Европы, сформулированные представителями греческих элит, так же как и их реальное экономическое, политическое и церковное преобладание под османским господством, неизбежно вызывали недовольство других православных подданных султана. Трения между господарями-фанариотами и автохтонными боярами Молдавии и Валахии в XVIII столетии представляют частный случай этого более общего явления.

Способность Российской империи использовать идеологические ресурсы также ограничивалась довольно жесткой иерархией приоритетов, определявших политику Санкт-Петербурга. При всей симпатии, которую русские цари могли испытывать по отношению к грекам, их готовность поддерживать претензии последних на господствующую роль в Юго-Восточной Европе никогда не перекрывала избранной ими политики в отношении других европейских держав. Другими словами, правители России подчиняли свои действия в княжествах принципам своей восточной политики и соображали последнюю со своей европейской стратегией. Эта иерархия приоритетов хорошо иллюстрируется карьерой Иоанна Каподистрии. Его политическая деятельность демонстрирует взаимосвязь политических процессов на общеевропейском, региональном и местном уровнях, а также способность локальных игроков сопротивляться имперским приоритетам и оказывать существенное влияние на результаты имперской политики.

«Греческий проект» Иоанна Каподистрии