Итак, переносимся в 1807 год. Бонапарт разгромил Австрию, и теперь его войска победоносно идут по Пруссии. Армия короля Фридриха Вильгельма III находится при смерти после страшных ударов при Йене и Ауэрштедте. Единственный шанс прусской короны на спасение – помощь русского царя. Два года назад, еще до Аустерлицкого сражения, Александр I, король Пруссии и его супруга торжественно поклялись у гроба Фридриха Великого хранить друг другу верность в борьбе с Наполеоном. Малодушный Фридрих Вильгельм позднее нарушит эту клятву; накануне войны 1812 года он будет выпрашивать у императора французов остзейские провинции России и даже город Псков – за содействие в разгроме русских. Неудивительно, что Наполеон отреагирует на это фразой: «Какой он все-таки негодяй». Но Александр верен обету – в ноябре 1806-го его войска выдвигаются на помощь истекающим кровью пруссакам.
С 1 января 1807 года во главе русской армии встал персонаж яркий, малоизвестный и неоднозначный – уроженец Ганновера, барон и генерал Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Сказать что-то определенное о его военных талантах на тот момент было трудно, и тем не менее Беннигсена хорошо знали в придворных кругах. Он прославился как один из вождей комплота против Павла I, который как один из заговорщиков проник в Михайловский замок ночью с 11 на 12 марта 1801 года. Когда мятежники ворвались в спальню императора и не увидели его в кровати, только Беннигсен сохранил хладнокровие. Он дотронулся до постели и почувствовал, что она теплая. «Если птичка и упорхнула, то куда-то недалеко», – сказал барон соратникам, чем развеял их нервозное замешательство. Те бросились искать Павла и вскоре нашли за занавеской – что и решило судьбу царя. Через несколько минут – после отказа подписать отречение – государь был убит. Правда, сам Беннигсен позже оправдывался тем, что покинул покои монарха до этого и в расправе не участвовал: но вряд ли, уходя, он не понимал, к чему все идет.
Новый хозяин земли Русской, Александр Павлович, не решился судить вершителей кровавого дела, поскольку, хоть и косвенно, был вовлечен в заговор сам. Бунтовщики уверяли наследника, что его взбалмошного, непредсказуемого отца возьмут под стражу и объявят безумным, после чего цесаревич начнет исполнять при нем роль регента. Молодой человек, изведенный болезненно подозрительным императором, дал на это согласие; однако на деле капризного венценосца цинично удушили шарфом, сделав его первенца в некотором смысле соучастником преступления, практически отцеубийцей. Неудивительно, что Александра зримо тяготило любое общение с участниками мартовского переворота.
Беннигсен не являлся исключением, но круг, из которого государь мог выбирать вождя для армии, был, мягко говоря, узок. Багратиона, известного своей горячностью, Александр даже не рассматривал, а Кутузов, недавно разбитый при Аустерлице, на время утратил высочайшее доверие. Первоначально же назначенный командующим русской Заграничной армией шестидесятивосьмилетний фельдмаршал Михаил Федотович Каменский с самого начала похода повел себя как безумец. Этот старик, которого в столице помпезно именовали «последним мечом Екатерины», отдавал взаимоисключающие приказы, жаловался на всевозможные болезни, молил императора об отставке и в конце концов просто бросил войска, предписав им возвращаться к русским границам, при необходимости оставляя неприятелю обозы и артиллерию! Такое «командование» грозило русским небывалой катастрофой, а Наполеону, наоборот, предвещало триумф, по сравнению с которым «Солнце Аустерлица» могло показаться малоразличимой звездочкой в ночном небе.
Но тут шестидесятиоднолетний генерал Беннигсен, состоявший под началом Каменского, своенравно не подчинился ему, справедливо посчитав, что «сей последний сошел с ума». 26 декабря 1806 года он на свой страх и риск вступил в бой при Пултуске с маршалом Ланном.
Ганноверский барон нежданно показал себя крепким орешком, не дав звезде французского маршалитета разгромить русские силы. Более того, русский генерал имел все основания считать, что у него похитили победу, и вовсе не французы: буквально в пятнадцати верстах от Беннигсена находились войска под началом его сослуживца Федора Буксгевдена которому сдал дела бежавший Каменский. Они, слыша грохот канонады, не двинулись на помощь своим, формально исполняя эксцентрический приказ надломленного старца. В чем тут было дело? В беспрекословном подчинении неадекватному командованию? Неверной оценке ситуации? Или, как шептались в армейских кругах, в ревности Буксгевдена, не желавшего лишней славы сопернику, метившему на место заржавевшего «екатерининского меча»?