Россия на Западе: странные сближения

При Петре III началась молниеносная смена кадров. Суворов-отец, имевший репутацию верного человека Елизаветы, был немедленно отозван из Кенигсберга и назначен губернатором… в Тобольск, что фактически равнялось сибирской ссылке. В Пруссию отправили генерала Петра Ивановича Панина, героя приведенной нами выше легенды о Пугачеве. Семилетняя война, по сути, была его звездным часом. Он бился при Гросс-Егерсдорфе и Цорндорфе, а в победе при Кунерсдорфе сыграл заметную роль, за что, помимо наград, получил тысячу пятьсот червонцев от императрицы Марии-Терезии.

Панин, будучи строевым военным, назначением тяготился и мечтал поскорее покинуть Кенингсберг. Инструкции, полученные им из столицы, носили размытый и непродуманный характер. Он должен был вернуть пруссакам области, города, места и крепости, но что делать с провиантом, боеприпасами, фуражом? Губернатор горько жаловался брату:

«Сколь в великих я трудностях теперь нахожусь, по которым опасаюсь не толико под неповинное какое прегрешение подпасть, но и репутацию потерять: ибо ни от кого я никаких наставлений в свое время не получал и получить не могу, но и всякий от меня отрекается».

Можно констатировать одно: Петр Иванович, человек ответственный, из последних сил пытался сохранить и вывезти максимум русского имущества. 24 июня он сбросил наконец с себя обузу и отбыл в армию.

Дальнейшая судьба Панина сложилась довольно ярко; во время турецкой войны он взял Бендеры, прославился как военный реформатор, родоначальник егерских войск в России, подавил восстание Пугачева.

Всю жизнь он был сильным и независимым, способным перечить даже императрице. Любопытным штрихом к портрету генерала может стать его трогательная верность своему командующему Петру Семеновичу Салтыкову, лучшему русскому полководцу Семилетней войны, разбившему пруссаков при Пальциге и Кунерсдорфе. Позже, при Екатерине II, Салтыков на посту московского генерал-губернатора не справился с эпидемией чумы в первопрестольной и угодил в опалу. Когда сломленный семидесятипятилетний старик умер в подмосковном поместье Марфино, губернские власти не сделали ничего, чтобы отдать усопшему почести, положенные за его былые заслуги. Тогда в усадьбу покойного приехал возмущенный Панин и в одиночку с обнаженным оружием встал у гроба Салтыкова, объявив, что уйдет только тогда, когда ему на смену прибудет почетный караул.

Последним русским губернатором Восточной Пруссии стал генерал-поручик Федор Матвеевич Воейков, бывший посланник в Речи Посполитой. Стоило ему только вступить в должность, как в Петербурге развернулись судьбоносные события: Екатерина Алексеевна решилась на переворот, чтобы свергнуть с престола своего непопулярного мужа. Интересно, что участие в нем приняли и бывшие кенигсбергские губернаторы.

Николай Андреевич Корф после отъезда из Восточной Пруссии получил должность петербургского генерал-полицмейстера. Болотов, служивший теперь его адъютантом, писал, что буквально все вокруг говорили о близости мятежа, но полиция странно бездействовала. Корф не сделал ничего для спасения императора. Разгром заговора мог бы дать новый толчок его карьере, но барон-эпикуреец самоустранился от политических катаклизмов.

Если Корф помогал Екатерине пассивно, то Василий Иванович Суворов действовал самым решительным образом. Он задержался с отъездом в Сибирь и в день переворота, 28 июня, находился в столице. Жена императора отправила его разоружить гарнизон Ораниенбаума, состоявший из верных Петру голштинцев. Суворов-отец провел эту операцию в жанре «глазомер, быстрота, натиск», чем во многом способствовал общему успеху Екатерины.

Но вернемся в Кенигсберг. Получив известие о свержении Петра III, Воейков немедленно отдал приказ приостановить передачу Восточной Пруссии пруссакам: во Фридрихсбургскую крепость были возвращены русские солдаты, а в сам город срочно вызвано подкрепление из кирасир. В этом губернатор нашел полную поддержку фельдмаршала Салтыкова. Однако вскоре пришло разъяснение от императрицы: мир с Фридрихом остается незыблем. Из занятой провинции нужно уходить.

По итогам Семилетней войны прусский король сохранил Силезию, упрочил свое положение и получил прозвище Великий. Строго говоря, этому он обязан случайности. Проживи Елизавета еще два-три года, воинственный монарх мог бы остаться в истории как Фридрих Неудачник или Фридрих Безземельный. С потерей Восточной Пруссии он юридически терял даже право на королевский титул, поскольку формально Бранденбург и все остальные его владения по-прежнему были частями Священной Римской империи. Однако судьба оказалась благосклонна к старому Фрицу.