Россия, общий вагон

– Таисия Иосифовна! Там товарищ мой внизу на машине ждет. Мы приехали, чтобы вас отсюда забрать. И не спорьте, пожалуйста, потому что так, как вы, так нельзя, так не должно быть... – Никита заметил, что кричит. – Там деревня, там спокойно. Там не надо полы мыть и ведра тяжелые таскать. Там полдома, а на другой половине – батюшка хороший, он о вас позаботится. Там воздух свежий, яркие звезды, просто огромные. Еще там мальчик Ваня, замечательный, ему десять лет всего, а он о мире больше многих взрослых понимает...

Никита нес уже полную околесицу, потому что замолчать и взглянуть на Таисию Иосифовну ему было страшно. Мыльная вода в ведре пенилась разноцветными пузырями. Юнкер внизу у подъезда закуривал четвертую подряд сигарету.

Почти всю дорогу до Горок они молчали. Потом, уже въехав в Ивановскую область, увидели разрушенную колокольню, внутри которой свила гнездо семья аистов. Большие белые птицы бесшумно отделялись от молочных стен звонницы, делали круг в надвигающемся закате и возвращались обратно.

Три человека, запертые в проезжавшей мимо машине, облегченно заговорили. Об аистах. Никита никогда бы не подумал, что эта тема может содержать в себе столько интересного. Юнкер, биолог по одному из своих незаконченных высших, посвятил их во все подробности жизни этих удивительных птиц.

– А у нас в Чечне не то что аистов, воробьев не осталось, – вздохнула Таисия Иосифовна. – Нефтепроводы горели. Воздух стал ядовитый. Все живое оттуда разбежалось. И я в том числе.

Тут они, к счастью, доехали до Горок. На главной и единственной улице села, посреди бескрайней лужи их ждал грозный Ваня.

– Наконец-то! – крикнул он Никите. – Я столько уже успел передумать, а ты все где-то шастаешь!

Ваня осторожно выбирался из лужи по доскам, рассыпанным пьяным трактористом-лихачом, и исподтишка разглядывал Юнкера. Таисию Иосифовну он как-то сразу принял за свою, одарив смущенно-покровительственным: «Ну, что, мать, добралась с Божьей помощью?»

Пока Юнкер, отец Андрей и Гриша, уже сменивший пальто от Yoshi Yamomoto на телогрейку, толкаясь и мешая друг другу, заносили в избу маленький мешок с вещами Таисии Иосифовны, Ваня утащил Никиту на зады огорода и признался:

– Я решил, чем буду заниматься в жизни. После школы поступлю на эколога, природу спасать. Я было сначала думал людей. Даже с отцом Андреем разговаривали, богадельню, может, тут открыть, домов-то пустующих море. Но потом решил, что природа важнее. А то где спасенные люди будут обитать, ежели планета погибнет? На Марсе? А пока еще в школу хожу, чтобы время даром не терять, я роман стал писать. Предупредительный. О том, что нам грозит, если люди будут относиться к природе, как сейчас.

Низко над их головами пролетела сорока. И, поджав хвост, уселась на проводах. Вышел покурить отец Андрей. Широко улыбнулся Никите и сказал:

– Плохих людей на свете очень мало. Просто большинство боится или как-то стесняется быть хорошими.

Сорока затрещала возмущенно, как будто удивляясь такому людскому недоразумению.

– Вот видишь, и сорока со мной согласна, как говаривал дон Хуан, – заметил отец Андрей. И, взглянув на изумленного Никиту, захохотал во все горло.

Солнце уходило за покосившиеся крыши. Отцу Андрею пора было подниматься на колокольню, звонить к вечерней службе. Никита, Гриша и Юнкер полезли с ним, а Ваня остался на земле, «доглядывать» за Таисией Иосифовной.

Сверху еще виднелся краешек заката. Все вокруг было помазано золотой краской. Испачканная в побелке ряса отца Андрея развевалась на ветру, перебирая солнечные струны. Он намотал на кулак веревки от колоколов и прислушался.

– Не звонит еще отец Серапион в Высоком? – спросил батюшка, обернувшись к Грише.

– Нет, молчит пока, – Гриша, прислонившись к стене, смотрел вдаль.

Поля вместе с огненной точкой заката отражались в его глазах. Никита впервые видел у Гриши такое лицо. Как будто омытое внутренним светом.

– Странно, пора бы уже... – Отец Андрей беспокойно теребил веревки. – Там у нас в Высоком батюшка старенький совсем, – объяснил он Никите с Юнкером. – Мы с ним колоколами на утренней и вечерней заре перекликаемся. Так я понимаю, что он еще жив. Каждый раз с замиранием сердца на звонницу поднимаюсь, не знаю, услышу ли его звон. В Высоком весь народ поумирал. Отец Серапион один остался. А службы все равно служит, хоть и нет прихожан, храм-то стоит... Исчезает Россия, исчезает прямо на глазах, – вздохнул отец Андрей, перекрестился и вдруг улыбнулся. Откуда-то издалека ветер донес слабые обрывки звона.

Отец Андрей тоже ударил в колокол. Мир наполнился тяжелым гудом.

И вдруг Никита отчетливо понял, что счастлив. И что все это: и рясу отца Андрея в меловых разводах, и задумчивого Гришу, и рассохшиеся доски, зияющие под ногами, и косолапые человеческие постройки, там внизу, где уже наступили сумерки, – он не забудет никогда.