Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего

Стою, еле на ногах держусь, на прошлом допросе они перестарались. Хват ужин закончил, аккуратненько накрыл газеткой «Правда» блюдце с бутербродом, накрахмаленным платочком губки вытер и затем настольную лампу в харю мне ткнул. Долго смотрел в глаза, понял, что «разговор» с ходу не получится, решил мой язык, как следует, «почесать», кивнул головой двум «кочегарам», чтобы они поработали. Те принялись меня по полной программе обхаживать. Хват сначала газетку почитывал, потом, видимо, надоели мои вопли, поднялся, стал по кабинету прохаживаться и на часы поглядывать. Пытки и те у них по порциям выдавались. Затем подошел к секретарю и о рыбалке заговорил, дальше ничего не помню, отключился. Ошибочка в их расчетах получилась, то ли не туда ударили, то ли с дозой переборщили, а может, я подвел, слабоват оказался. Очнулся, перед глазами Хват с газеткой плывет. Услышал мой стон, отложил в сторонку, глянул, понял, что толку от меня не будет, и распорядился отправить в камеру. А я, натура моя вредная, говорю:

— Алексей Григорьевич, что-то сегодня я у вас не задержался.

А он с ухмылкой;

— Нехороший ты человек, Кандалия, столько времени у занятых людей забрал. Ну, ничего, завтра всю порцию с лихвой получишь.

— Вот такие у них были «мастера». Это сейчас легко говорить, а тогда, — Давлет Чантович поежился. — Нет! Такое невозможно описать и передать даже самыми жуткими словами. Они ничто по сравнению с тем, что творилось в кабинетах этих палачей!..

Он смолк, пальцы сжались в кулаки и с губ еле слышно прозвучало:

— Они и сейчас, когда наступает ночь, звучат во мне и терзают! Эти нечеловеческие крики, стоны и мольба замученных жертв. Хруст сломанных костей и треск рвущейся на куски кожи. Рев, истеричные вопли и мат мучителей, озверевших от нашей пролитой крови. Дробь пишущей машинки, и тихий шелест накрахмаленной блузки секретаря-машинистки…

Если бы только стены тюрем могли заговорить, то это был бы самый страшный рассказ. Об этом писали Солженицын с Шаламовым, то чистая правда. Но никакие слова не могут передать того, через что прошли мы — живые и мертвые. И если нашелся бы композитор, который сумел бы передать те наши немыслимые страдания и ту невыносимую боль, то это была бы самая чудовищная музыка, которую когда-либо слышал смертный, — завершил свою исповедь Давлет Чантович и ушел в себя.

В кафе надолго установилась тягостная тишина. За окном морская волна, шурша галькой, о чем-то перешептывалась с берегом. Изумрудную гладь сухумской бухты морщили десятки рыбацких лодок. Водные мотоциклы взрывались фонтанами хрустальных брызг у причалов санатория «Сухумский». В туманной дали у иссиня-фиолетовой кромки морского горизонта легкокрылыми чайками скользили пока еще редкие в этих местах яхты. После изнурительной летней жары небо, умытое короткими грозовыми дождями, завораживало нежными красками. Легкий бриз, шаловливо поигрывая шторами на окнах, беззаботно теребил седые пряди на голове Давлета Чантовича. Сам он — этот посланник из прошлого и его невероятная исповедь-история потрясли нас.

— М-да, Давлет Чантович, прокатилась по вам советская власть безжалостным катком. И откуда только у вас нашлись силы выдержать 17 лет тюрем и лагерей ГУЛАГа? — решился нарушить затянувшееся молчание Вячеслав Читанава.

— Слава богу, что нам не пришлось жить в то проклятое время, — заметил Савелий Читанава.

Давлет Чантович встрепенулся, в глазах промелькнула тень, и в следующую секунду он взорвался:

— Да что вы знаете о советской власти?!.. Да ничего! Ее-то и было всего ничего. Двадцать лет, но какие это были годы! За 88 лет я всякой власти насмотрелся и так скажу, что лучше, чем советская с Нестором Лакобой не было и не будет. Сейчас что получается? Люди сами по себе живут и думают о том, как отхватить кусок побольше да послаще, а власть где-то между денежными мешками болтается.

— Давлет Чантович, так это же советская власть присудила вам 17 лет лагерей. А сегодня вы обращаетесь к президенту Ардзинбе, чтобы он вернул вам отцовский дом, — возразил Денис Читанава.

— Денис, а ты ее с Берией и Сталиным не путай! — отрезал Кандалия и спросил: — А вы-то чем сейчас живете? Прогнали грузин, прихватили их дома, машины. Некоторые имеют по три трофейных комплекта. И что стали жить лучше, богаче?

— Но так-то зачем, Давлет Чантович?! — не мог скрыть обиды Савелий. — Не мы пришли к ним, а они к нам с танками. Мы воевали за свободу Абхазии!

— В семнадцатом мы тоже воевали и не только за свободу, а за мечту! Да! Да! За мечту!!! В этом между нами и вся разница. Мечта дала нам силы совершить невозможное! — голос Давлета Чантовича крепчал. — После разрухи Гражданской войны, за каких-то десять лет мы подняли страну, ликвидировали дремучую неграмотность. Мы заставили считаться с собой весь остальной мир. Скажите с силой советского оружия? И с ним тоже, но оно же появилось не на пустом месте. Советская власть разбудила в миллионах простых людей огромный творческий потенциал.