Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего

Самым болезненным в Версальском договоре в восприятии немцев было то, что им собственными руками надлежало ликвидировать предмет национальной гордости — армию и флот. Ей запрещалось иметь военную авиацию и подводные лодки. Общая численность армии сокращалась до 100 тысяч, а ее функции сводились к полицейским — поддержанию внутреннего порядка. Кадровый состав — офицеров — костяк армии, распустили. Не лучше было экономическое положение. По оценке Черчилля, «…экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились бессмысленны. Германия была принуждена к выплате баснословных репараций»'.

В то же время страны — победительницы, продолжая публично заявлять, что заставят Германию заплатить «все до последнего пфеннига», за кулисой делали обратное. По признанию всё того же Черчилля.

«…Германии было предоставлено, главным образом Соединенными Штатами и Великобританией, более полутора миллиардов фунтов стерлингов, что дало ей возможность быстро ликвидировать разрушения, причиненные войной»[18][19].

Наряду с оказанием финансовой помощи многие крупные американские компании приняли участие в модернизации ведущих промышленных гигантов Германии, таких как «ИГ Фарбениндустри» (во время войны выпускал отравляющий газ, использовавшийся для умерщвления заключенных концентрационных лагерей), «Опель», нефтяного концерна «Дойч-американише петролиум», угольного «Гуго Стиннес» и других.

Именно США и Великобритания сыграли ключевую роль в возрождении экономической, а затем и военной мощи Германии. В 1924 году они инициировали разработку специального плана о новом порядке репарационных выплат Германии странам-победительницам в Первой мировой войне. Он получил название «план Дауэса» — по имени председателя международного комитета экспертов, созданного при Комиссии по репарациям, в прошлом генерала армии США Ч. Дауэса. План был утвержден 16 августа 1924 года на международной конференции в Лондоне и вступил в силу 1 сентября того же года. Только за пять лет, в основном от США, Германия получила кредитов на сумму в 21 млрд марок. Что позволяло ей производить выплаты по репарациям и одновременно развивать свою экономику. По признанию германского банкира Я. Шахта, «…Германия получила столько же иностранных займов, сколько их получила Америка за сорок лет, предшествовавших Первой мировой войне»'.

Как результат в 1929 году Германия вышла на третье место в мире по экспорту продукции — 9,2 %. Впереди нее были только США — 15,6 % и Великобритания — 10,7 %.

В феврале 1925 года ей открыли дверь на международную политическую кухню. На конференции в Локарно она уже участвовала не только в качестве провинившейся. Победители, еще раз строго спросив с Германии за «шалости» 1914–1919 годов, обернувшиеся для народов Европы миллионами человеческих жизней, показали путь, на котором ей предстояло искать решение своих экономических и социальных проблем — Drang nach Osten. По итогам конференции участники подписали пакт, развязавший руки Германии на восточном направлении. Первая его статья устанавливала «сохранение территориального статуса-кво, вытекающего из границ между Германией и Францией, между Германией и Бельгией и неприкосновенность указанных границ…».

Вторая статья обязывала эти страны «не предпринимать друг против друга какого бы то ни было нападения или вторжения»[20][21].

Что касается нерушимости границ Германии на востоке, то руководители Польши и Чехословакии — А. Скшинский и Э. Бенеш — под давлением Лондона и Парижа подписали с Германией лишь арбитражные договоры. Их смысл состоял в том, что гарантии польско-германских, чехословацко-германских границ, а также решение спорных вопросов отдавалось в ведение согласительных комиссий, в состав которых входили представители обеих сторон и назначенные ими же представители третьей стороны — страны.

Министру иностранных дел Германии Г. Штреземану не понадобилось напрягаться, чтобы понять на какой путь толкают будущий военный каток будущего рейха партнеры по переговорам. Он воспользовался ситуацией, чтобы ослабить путы Версальского договора. Обращаясь к участникам конференции, Штреземан заметил: