Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество

Надежда Киценко, Андрей Иванов СЕМИЛЕТНЯЯ ВОЙНА В ЛИТУРГИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ И ГОМИЛЕТИКЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Семилетняя война стала поворотным моментом в литургической практике на территории Российской империи XVIII – начала XIX в. Эта эпоха знаменует последний этап в серии нововведений, начатых Петром Великим, когда отдельные военные баталии и мирные договоры становились предметом не только торжественных молебнов, но и целых вновь написанных литургических служб. Семилетняя война должна была продолжить это направление, о чем свидетельствуют как архивные источники о службе, заказанной для воспоминания о главном сражении этой войны, так и произнесенные во время войны проповеди. Однако смерть императрицы Елизаветы Петровны положила конец и войне, и такому литургическому жанру. Последующее литургическое непоминание войны – или в действительности ее литургическое забвение – не могло не повлиять на то, что война в российском обществе была практически забыта. В то же время изображение войны в гомилетике давало иное прочтение и иные способы ее мемориализации.

В этой статье прослеживается судьба текстов двух родов: литургической службы 1759 г. в ознаменование битвы при Кунерсдорфе и произнесенных во время войны проповедей. Основные проблемы возникают со службой. Хотя в Русской православной церкви существовала устойчивая традиция составления специальных служб, посвященных сражениям (например, Гангутскому и Полтавскому), хотя императрица Елизавета Петровна стремилась поддержать эту литургическую традицию, любимую ее отцом, тем не менее служба 1759 г. так и не увидела свет. Она не была опубликована, ее текст, скорее всего, утерян. Более того, после 1759 г. иерархи Святейшего синода были мало расположены к тому, чтобы возродить эту службу или создать литургическое поминовение для других баталий этой войны.

Хотя причины такого литургического непоминания неочевидны, мы полагаем, что интерпретация войны в проповедях Гедеона Криновского может дать необходимый ключ для понимания причин забвения службы 1759 г. Епископ Псковский (с 1761 г.) Гедеон Криновский (1726−1763) был любимым придворным проповедником Елизаветы Петровны и влиятельным членом Святейшего синода, а некоторые из его протеже, такие как Платон (Левшин) и Гавриил (Петров), быстро поднялись по лестнице церковной славы. Анализ проповедей Криновского во время Семилетней войны, в том числе 1759 г. о битве при Кунерсдорфе, рисует достаточно сложную картину того, каким было отношение к войне по крайней мере среди элит церкви. Как мы увидим, Гедеон не расценивал casus belli этого конфликта как безусловно справедливый: он подчеркивал колебания императрицы Елизаветы Петровны в начале конфликта, а цели России в войне представлял скромными. Гедеон критиковал поведение во время кампании отдельных генералов, а также некоторых союзников России. Если следование в проповедях Криновского метафорам гомилетики, сопоставлению Давида и Голиафа (столь распространенному в Великой Северной войне) было традиционным, то его критический анализ хода войны отличался от традиций и триумфализма гомилетики Петровской эпохи. Иначе говоря, Семилетняя война не стала в гомилетике эквивалентом Северной, Кунерсдорф не был Полтавой: если что-то эта эпоха и привносит, то скорее завершение краткого периода Нового времени, когда актуальные военные события были мемориализованы в литургических службах, и открывает следующий период, когда свое отражение они стали находить прежде всего в проповедях.

ЛИТУРГИЧЕСКАЯ КОММЕМОРАЦИЯ ПРИ ПЕТРЕ I И ЕЛИЗАВЕТЕ ПЕТРОВНЕ

Служба, посвященная битве под Полтавой 1709 г., воплощала новый жанр увековеченного победного триумфа[877]. Окончание Великой Северной войны Ништадтским договором, сдержанный и примирительный характер мира отразились и в службе, посвященной непосредственно ему, и в стремлении смягчить формулировки в тексте Полтавской службы[878]. Литургические инновации касались не только войны: новая служба, заказанная для праздника Рождества Иоанна Предтечи в 1719 г., ограничивала роль Захарии и, наоборот, подчеркивала значение праведной Елисаветы, небесной покровительницы императрицы[879]. Все это способствовало увековечению памяти упоминаемых событий и личностей и обозначило новый уровень «огосударствления» Русской православной церкви.