Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество

Если императрица Елизавета так противилась войне, почему же она стала ее участницей? Гедеон утверждал, что вступление в войну Нового Давида «принуждено» «нарушителем общего покоя», новым Голиафом – Фридрихом Великим[903]. В отличие от последнего, у Елизаветы были «благие и всей Европы нужные… намерения»[904]. Желая дать миру шанс, эта «кротчайшая и миролюбивая государыня» решила, что, держа лишь войска на границе, усмирить последователя языческих завоевателей невозможно. Война – единственный «способ возвратить покой Европе»[905]. Принудить Пруссию к миру и вернуть покой Европе стало благородной целью в начатой безнравственной и не имеющей оправдания войне.

Доказывая, что Бог благоволит миролюбивой политике Елизаветы, Криновский отдельно упомянул «радостную реляцию» о бескровном занятии Восточной Пруссии в 1758 г., когда Кенигсберг вместе с другими городами сдался армии Вилима Фермора, согласившись на русские условия и нарушив приказания прусского короля. «Без пролития одной капли крови Всевышний то исполнил, что иногда многою надлежало бы доставать кровию»[906].

Если подытожить тезисы проповеди, представляется, что участие России в Семилетней войне было оправданно, потому что оно имело целью принести мир Европе, не подразумевало никаких территориальных захватов (или «властолюбия»), к тому же русские войска прилагали усилия избежать кровопролития (способствуя мирной сдаче противника). Российская держава не имела, во всяком случае по мысли иерарха, карт-бланш для ведения войны на континенте в том же духе, как ее вели другие европейские державы.

Проповеди Криновского явно принимали во внимание не только победы, но и стратегические просчеты. Взвешенная оценка участия в войне присутствует в проповеди 18‐й недели по Пятидесятнице 1759 г., которая была опубликована не раньше октября 1759 г.[907] в ознаменование недавней битвы при Кунерсдорфе – той самой, в честь которой была заказана отдельная служба. Криновский сетовал, что «нынешние Европейские обстоятельства отчасу сумнительнее становятся»[908], возможно откликаясь на бездействие австрийцев и успехи британско-ганноверской армии против французов в том же 1759 г., так называемом annus mirabilis Британии[909]. Далее Гедеон предупреждал слушателей, что его проповедь содержит размышления «как о военных так и о других всяких делах», которые он высказывает не как «министр» или «полководец», а как «проповедник»[910].

Криновский начинает с темы негодных полководцев. Здесь он говорит как об архетипе плохого полководца вообще, так и о конкретных примерах такого полководчества. В общих чертах Гедеон высказывает мысль, что есть «два рода людей, которые около сей материи особливо погрешают, одни, которые надеясь на Бога ничего делать не хотят, другие, которые что либо делая Бога в уме своем иметь не стараются»[911]. Ко второй категории полководцев прилагается собирательный образ «безумца» или «безумного полководца»: им «кажется что довольно к начатию войны одной собственной их воли… акибы помощь Божия и благословение им не нужно». Таких полководцев, полагающихся чрезмерно на свои «множества баталионов», говорил проповедник, «я теперь обличить намерен»[912]. Криновский корил генералов, которые поступали, руководствуясь «одной собственной их волей» вместо Бога и монархини, что приводило войска к тупикам и неудачам[913].

Далее Гедеон приводит конкретные примеры «негодных» полководцев, которые или по лености своей, или не уповая на Бога приводили народ израильский к поражениям на поле боя: здесь упоминаются и Ахав, и Иосия, и царь Седекия. Проповедник подчеркивал, например, что Ахав слишком понадеялся на численное превосходство своих войск и в результате потерпел поражение от сирийцев[914]. В отличие от смиренного царя Давида, Иисуса Навина и Петра Великого, согласно Гедеону, эти полководцы слишком возгордились своим величием и множеством своих войск, так что «прежде брани триумф поют»[915].

На замечания Криновского можно смотреть абстрактно, как на отвлеченное осуждение древних израильских царей, действия которых никак не связаны были с текущей ситуацией на войне. Но его слова можно воспринимать и как завуалированную критику актуальных событий, вполне возможно связанных с происходящим в армии и на «фронте». В пользу первого говорит тот факт, что в своей критике библейских полководцев Гедеон не употребляет ни одного имени полководца текущей войны. Само по себе упоминание каких-либо конкретных лиц при дворе в проповеди XVIII в. – вообще достаточно редкое явление.