Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество

Это возвращает нас к вопросу о литургическом воспоминании битвы при Кунерсдорфе и всей этой войны в целом. Если у начала войны по большому счету не было справедливых оснований, если это был братоубийственный конфликт между христианами Европы, если возвышенно-ограниченной стратегической целью России оставалось примирение христианских держав Европы, а одним из главных достоинств было то, что императрица Елизавета колебалась перед тем, как присоединиться к войне, то что именно должна была поминать Русская православная церковь? Это вопрос, на который сложно ответить, не имея текста церковной службы. Можно допустить, что такое поминание должно было использовать привычные метафоры Давида и Голиафа (преобладающие в проповедях Криновского) и противопоставить неправедности нового исполина, Фридриха, добродетелям нового Давида, русско-австрийских союзных сил при Кунерсдорфе. Но само по себе это еще не сделало бы такое поминание «наподобие» службы Полтавской баталии, как того хотел Н. Ю. Трубецкой от архиеп. Димитрия (Сеченова). Более того, учитывая содержание проповедей Криновского, можно утверждать, что разрешить противоречия с памятной службой (в отличие от благодарственных молебнов) такой войне было в итоге невозможно.

Каковы бы ни были обстоятельства ее утери (намеренные или случайные), пропавшая служба – последняя полная, заказанная российскими императорами/императрицами по поводу военного триумфа. В последующем были более привычные формы коммеморации, известные по предыдущим эпохам. После 1812 г. и «изгнания из России галлов и с ними дванадесяти язык» практиковался лишь ежегодный благодарственный молебен в Сочельник перед Рождеством. Были также многочисленные дополнительные прошения на ектениях во время войн с турками, с Японией и т. п. И в каждой войне, которую впоследствии вела России, ее иерархи продолжали традицию проповедей, подобных проповедям Криновского[923].

В таком случае Семилетняя война демонстрирует, что петровские тенденции в литургике начались и закончились в его эпоху. Как и в предыдущие века, последующие войны можно было поминать без полной литургической коммеморации. И масштабы войн, и техники их воспоминания отличались от XVIII в., так же как и задачи церкви и государства. Однако в XVIII в. литургическое поминание являлось ключевым элементом памяти, и эта стратегия была успешной. Христиане Русской православной церкви помнили в последующие столетия Полтаву и Ништадтский мир отчасти благодаря заказанным Петром I службам, которые церковь предпочла оставить в своих богослужебных книгах. В то же время победы русских при Кунерсдорфе (как и Семилетней войны в целом) с точки зрения литургии как бы не существовало. Проповеди Криновского, указывающие на более устойчивые техники памяти, возможно, подсказывают, почему это произошло.

Александра Юрьевна Веселова «СИЯ ВОЙНА БЫЛА ДЛЯ МЕНЯ ПЕРВЫМ УЧИЛИЩЕМ…» Семилетняя война в русских мемуарах второй половины XVIII в

В России формирование мемуарного жанра началось только с середины XVIII столетия и шло очень медленно. Более ранние образцы, такие как «Жизнь князя Куракина, им самим описанная» (1705–1710), единичны и уникальны. Если же говорить об общем объеме корпуса текстов на весь XVIII в., то можно признать, что подсчеты, сделанные в конце XX в. А. Г. Тартаковским, до сих пор остаются актуальными. Составленная им на материалах справочника «История дореволюционной литературы в дневниках и воспоминаниях»[924] сводная таблица мемуаров включает 96 вхождений[925], и это с учетом не только дневниковых записей, но и материалов служебных отчетов, допросов и прочих бюрократических документов. В узком смысле слова мемуары, то есть воспоминания, построенные по принципу жизнеописания, или, как их обозначил Ф. Лежен, «ретроспективные прозаические повествования реального человека о себе»[926], составляют из них не больше трети. Даже учитывая архивные находки последних 30 лет после работы Тартаковского, эти цифры несопоставимы с европейскими базами данных автобиографических текстов, где счет идет на сотни. Об этом неравенстве еще в 1855 г. писал П. П. Пекарский: «Наша литература XVIII века, сравнительно с другими, бедна записками современников…»[927]