Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество

В пользу второго толкования можно привести несколько аргументов. Во-первых, русская гомилетическая традиция часто ассоциировала Русь-Россию с Израилем, а царский град с Иерусалимом. Даже тот факт, что проповедник смешал Иисуса Навина, царя Давида и Петра I в один архетип праведных полководцев, подчеркивает символическую преемственность российских царей от израильских. Во-вторых, сам проповедник указывает вначале, что примеры из Св. Писания могут содержать «образец <…> чтобы и мы в подобных случаях всевозможное старание о защищении нашем прилагали»[916]. В-третьих, смешивая библейский язык с военным (Моисей у Гедеона – «генерал», царь Аса давал «баталию», цари командовали «баталионами»[917]), проповедник подчеркивает актуальность своих замечаний.

Иной вопрос, кого именно или что именно мог критиковать Гедеон. Например, его рассуждение об Ахаве, который, соединившись с войсками иудейского царя, тщетно понадеялся на численное превосходство, вполне могло содержать в себе критику генералов, которые надеялись только на численное превосходство австрийских и российских войск в борьбе с Фридрихом II. Упоминания о ропщущих, гордых, своевольных или «высокоумных» полководцах, потерпевших поражения, могли указывать на образ действия командующих российскими и союзными армиями и на провальные кампании: например, «ретираду» Апраксина 1757 г., неудачные осады Кольберга или кровавую ничью при Цорндорфе 1758 г. Иначе говоря, проповедник мог позволить себе критиковать отдельные моменты военной кампании, но в общих, а не конкретных ее чертах. Более всего эта критика имела свою риторическую цель – противопоставить примеру негодных полководцев хороших, а ошибкам на войне триумф при Кунерсдорфе.

В противоположность этим неназванным генералам, напоминавшим неправедного Ахава, Криновский приводил примеры того, как в идеале должно выглядеть образцовое командование. Одним из них был смиренный царь Давид: проповедник желал бы видеть российскую военную стратегию подражающей «сражению Давидову со страшным <…> исполином»[918]. Другим великим «командиром» был Моисей, «веры преисполненный генерал», который бросил вызов фараону вопреки обстоятельствам. Описывая исход из Египта, Гедеон рисовал мрачную картину: израильтяне находились «в трудных обстоятельствах», видя, как «отчасти морем, отчасти неприятелем весь твой полк уже окружен быть стал»[919]. Но Моисей не пошел на поводу у ропщущих, а увещевал свое войско: «Дерзайте, стойте и зрите спасение ваше!»[920] В подражании таким «генералам», как Моисей, и другим библейским героям находится, по Гедеону, ключ к победе: «А кто с упованием на Бога, мечь свой извлекает, он всегда бывает непобедим»[921].

Именно поэтому, несмотря на предыдущие неудачи, стратегия соединения смирения Давида и храбрости Моисея принесла российскому оружию триумф при Кунерсдорфе. Криновский воспевал «страх Российского оружия» и победу, в которой мы «уже увидели неприятеля со стыдом тыл обращающа»[922]. Но в то же самое время предупреждал, что «сие не должно нас в высокоумие или в ослабление приводить», чтобы не стать подражателями «безумных» полководцев и чтобы Бог «не отнял от нас впредь своей помочи». Именно такие праведные примеры поведения войск, заключал Гедеон, приведут к успеху в войне, целью которой теперь провозглашалось «утешение толь многих озлобленных и смущаемых земель».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проповеди Криновского рисуют сложную картину хода войны. Проповеди, рассмотренные в этом исследовании, в целом предсказуемо представлены в духе придворного официоза XVIII столетия. Тем не менее в них нередко присутствует скорее трезвый анализ текущих военных событий, чем «ура-патриотические» восклицания, как можно было бы ожидать от церковной проповеди военной эпохи в Российской империи. Невозможно с точностью сказать, были ли взгляды Криновского только его собственными, отражали точку зрения императрицы Елизаветы или относились к определенной придворной партии. Однако они позволяют прийти к выводу, что по крайней мере некоторые из представителей церковных элит при дворе рассматривали Семилетнюю войну в иной перспективе, чем петровские проповедники (как Гавриил Бужинский и Феофан Прокопович) – Северную. Не было ни торжества преодоленной отсталости, ни приближения к грани краха, ни опасений предательства и уж определенно не было возрождения из пепла после почти случившегося поражения. Короче говоря, во взглядах Криновского на Семилетнюю войну не было места аналогу Полтавы.