Россия в концлагере

Никакого барака № 47 въ природѣ давно уже не существуетъ: онъ пошелъ въ трубу, въ печку со всей своей кубатурой, окнами и прочимъ въ тѣ дни, когда ББК всучивалъ БАМу мертвыя или, какъ дипломатично выражался Павелъ Ивановичъ Чичиковъ, "какъ бы несуществующія" души... Теперь ББК всучиваетъ и Свирьлагу несуществующіе бараки. Представители Свирьлага съ полной серьезностью подписываютъ эти чичиковскія вѣдомости. Я молчу. Мнѣ какое дѣло...

Принявъ этакимъ манеромъ половину Подпорожскаго отдѣленія, свирьлаговцы, наконецъ, спохватились. Пріѣхала какая-то свирьлаговская бригада и проявила необычайную прозорливость: поѣхала на Погру и обнаружила, что бараковъ, принятыхъ Свирьлагомъ, уже давно и въ поминѣ нѣтъ. Затѣмъ произошелъ такой приблизительно діалогъ:

ББК: Знать ничего не знаемъ. Подписали пріемочный актъ — ну, и расхлебывайте.

Свирьлагъ: Мы принимали только по описи, а не въ натурѣ. Тѣхъ кто принималъ, посадимъ, а акты считаемъ аннулированными.

ББК: Ну, и считайте. Акты — у насъ, и конченъ балъ.

Свирьлагъ: Мы васъ на чистую воду выведемъ.

ББК: Знать ничего не знаемъ. У насъ бараки по описямъ числятся; мы ихъ по описямъ и сдать должны. А вы тоже кому-нибудь передайте. Такъ оно и пойдетъ.

Свирьлагъ: А кому мы будемъ передавать?

ББК: Ну, ужъ это дѣло ваше — выкручивайтесь, какъ знаете.

Ну, и такъ далѣе. Обѣ тяжущіяся стороны поѣхали жаловаться другъ на друга въ Москву, въ ГУЛАГ (опять же и командировочныя перепадаютъ)... Мы съ Юрой за это время наслаждались полнымъ бездѣльемъ, первыми проблесками весны и даже посылками. Послѣ ликвидаціи почтово-посылочной экспедиціи лагеря, посылки стали приходить по почтѣ. А почта, не имѣя еще достаточной квалификаціи, разворовывала ихъ робко и скромно: кое-что оставалось и намъ...

Потомъ изъ Москвы пришелъ приказъ: принимать по фактическому наличію. Стали принимать по фактическому наличію — и тутъ ужъ совсѣмъ ничего нельзя было разобрать. Десятки тысячъ топоровъ, пилъ, ломовъ, лопатъ, саней и прочаго лежали погребенными подъ сугробами снѣга гдѣ-то на лѣсосѣкахъ, на карьерахъ, гдѣ ихъ побросали охваченные бамовской паникой лагерники. Существуютъ ли эти пилы и прочее въ "фактическомъ наличіи" или не существуютъ? ББК говоритъ: существуютъ — вотъ, видите, по описи значится. Свирьлагъ говоритъ: знаемъ мы ваши описи. ББК: ну, такъ вѣдь это пилы — не могли же онѣ сгорѣть? Свирьлагъ: ну, знаете, у такихъ жуликовъ, какъ вы, и пилы горѣть могутъ...

Было пять локомобилей. Два взорванныхъ и одинъ цѣлый (на электростанціи) — на лицо. Недостающихъ двухъ никакъ не могутъ найти. Какъ будто бы не совсѣмъ иголки, а вотъ искали, искали, да такъ и не нашли. Свирьлагъ говоритъ: вотъ видите — ваши описи. ББК задумчиво скребетъ затылокъ: надо полагать, БАМовская комиссія сперла — ужъ такое жулье въ этой комиссіи. Свирьлагъ: чего ужъ скромничать, такого жулья, какъ въ ББК...

Экскаваторъ, сброшенный въ Свирь, приняли, какъ "груду желѣзнаго лома, вѣсомъ около трехсотъ тоннъ". Приняли и нашу электростанцію, генераторъ и локомобиль, и какъ только приняли, сейчасъ же погрузили Подпорожье въ полный мракъ: не зазнавайтесь, теперь мы хозяева. Керосину не было, свѣчей и тѣмъ болѣе. Вечерами работать было нечего. Мы, по причинѣ "ликвидаціи" нашей палатки, перебрались въ пустующую карельскую избу и тихо зажили тамъ. Дрова воровали не на электростанціи — ибо ея уже не было, — а въ самомъ ликвидкомѣ. Кто-то изъ ББК поѣхалъ въ Москву жаловаться на Свирьлагъ. Кто-то изъ Свирьлага поѣхалъ въ Москву жаловаться на ББК. Изъ Москвы телеграмма: "станцію пустить". А за это время Свирьлагъ ухитрился уволочь куда-то генераторъ. Опять телеграммы, опять командировки. Изъ Москвы приказъ: станцію пустить подъ чью-то личную отвѣтственность. Въ случаѣ невозможности — перейти на керосиновое освѣщеніе. Въ Москву телеграмма: "просимъ приказа о внѣплановой и внѣочередной отгрузкѣ керосина"...

Дѣло о выѣденномъ яйцѣ начинало пріобрѣтать подлинно большевицкій размахъ.

СУДЬБЫ ЖИВОГО ИНВЕНТАРЯ