Россия в концлагере

Тотъ же самый Ильинъ, о которомъ я сейчасъ буду разсказывать, при всей своей халтурѣ и прочемъ, организовалъ все-таки какіе-то курсы десятниковъ, трактористовъ и прочее. Я самъ, при всѣхъ прочихъ своихъ достоинствахъ и недостаткахъ, вытянулъ все-таки милліоновъ пятнадцать профсоюзныхъ денежекъ, предназначенныхъ на всякаго рода діалектическое околпачиваніе профсоюзныхъ массъ, и построилъ на эти деньги около полусотни спортивныхъ площадокъ, спортивныхъ парковъ, водныхъ станцій и прочаго. Все это построено довольно паршиво, но все это все же лучше, чѣмъ діаматъ.

Такъ что великая всероссійская халтура вовсе не не значитъ, что я, врачъ, инженеръ и прочее, — что мы только халтуримъ. Помню, Горькій въ своихъ воспоминаніяхъ о Ленинѣ приводитъ свои собственныя слова о томъ, что русская интеллигенція остается и еще долгое время будетъ оставаться единственной клячей, влекущей телѣгу россійской культуры. Сейчасъ Горькій сидитъ на правительственномъ облучкѣ и вкупѣ съ остальными, возсѣдающими на ономъ, хлещетъ эту клячу и въ хвостъ и въ гриву. Кляча по уши вязнетъ въ халтурномъ болотѣ и все-таки тащитъ. Больше тянуть, собственно, некому... Такъ можете себѣ представить ея отношеніе къ людямъ, подкидывающимъ на эту и такъ непроѣзжую колею еще лишніе халтурные комья.

Въ концентраціонномъ лагерѣ основными видами халтуры являются "энтузіазмъ" и "перековка". Энтузіазмъ въ лагерѣ приблизительно такой же и такого же происхожденія, какъ и на волѣ, а "перековки" нѣтъ ни на полъ-копѣйки. Развѣ что лагерь превращаетъ случайнаго воришку въ окончательнаго бандита, обалдѣлаго отъ коллективизаціи мужика — въ закаленнаго и, ежели говорить откровенно, остервенѣлаго контръ-революціонера. Такого, что когда онъ дорвется до коммунистическаго горла — онъ сіе удовольствіе постарается продлить.

Но горе будетъ вамъ, если вы гдѣ-нибудь, такъ сказать, оффиціально позволите себѣ усумниться въ энтузіазмѣ и въ перековкѣ. Приблизительно такъ же неуютно будетъ вамъ, если рядомъ съ вами будетъ работать человѣкъ, который не то принимаетъ всерьезъ эти лозунги, не то хочетъ сколотить на нихъ нѣкій совѣтскій капиталецъ.

РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ

Такъ вотъ, вы приходите къ человѣку по дѣлу. Если онъ безпартійный и толковый, — вы съ нимъ сговоритесь сразу. Если безпартійный и безтолковый — лучше обойдите сторонкой, подведетъ. Если партійный и безтолковый — упаси васъ Господи — попадете въ концлагерь или, если вы уже въ концлагерѣ, — попадете на Лѣсную Рѣчку.

Съ такими приблизительно соображеніями я вхожу въ помѣщеніе КВЧ. Полдюжины какихъ-то оборванныхъ личностей малюютъ какіе-то "лозунги", другая полдюжина что-то пишетъ, третья — просто суетится. Словомъ, "кипитъ веселая соціалистическая стройка". Вижу того юнца, который произносилъ привѣтственную рѣчь передъ нашимъ эшелономъ на подъѣздныхъ путяхъ къ Свирьстрою. При ближайшемъ разсмотрѣніи онъ оказывается не такимъ ужъ юнцомъ. А глаза у него толковые.

— Скажите, пожалуйста, гдѣ могу я видѣть начальника КВЧ, тов. Ильина?

— Это я.

Я этакъ мелькомъ оглядываю эту веселую стройку и моего собесѣдника. И стараюсь выразить взоромъ своимъ приблизительно такую мысль:

— Подхалтуриваете?

Начальникъ КВЧ отвѣчаетъ мнѣ взглядомъ, который оріентировочно можно было бы перевести такъ:

— Еще бы! Видите, какъ насобачились...

Послѣ этого между нами устанавчивается, такъ сказать, полная гармонія.

— Пойдемте ко мнѣ въ кабинетъ...

Я иду за нимъ. Кабинетъ — это убогая закута съ однимъ досчатымъ столомъ и двумя стульями, изъ коихъ одинъ — на трехъ ногахъ.

— Садитесь. Вы, я вижу, удрали съ работы?

— А я и вообще не ходилъ.

— Угу... Вчера тамъ, въ колоннѣ — это вашъ братъ, что-ли?

— И братъ, и сынъ... Такъ сказать, восторгались вашимъ краснорѣчіемъ...

— Ну, бросьте. Я все-таки старался въ скорострѣльномъ порядкѣ.

— Скорострѣльномъ? Двадцать минутъ людей на морозѣ мозолили.

— Меньше нельзя. Себѣ дороже обойдется. Регламентъ.

— Ну, если регламентъ — такъ можно и ушами пожертвовать. Какъ они у васъ?

— Чортъ его знаетъ — седьмая шкура слѣзаетъ. Ну, я вижу, во-первыхъ, что вы хотите работать въ КВЧ, во-вторыхъ, что статьи у васъ для этого предпріятія совсѣмъ неподходящія и что, въ третьихъ, мы съ вами какъ-то сойдемся.

И Ильинъ смотритъ на меня торжествующе.

— Я не вижу, на чемъ, собственно, обосновано второе утвержденіе.

— Ну, плюньте. Глазъ у меня наметанный. За что вы можете сидѣть: превышеніе власти, вредительство, воровство, контръ-революція. Если бы превышеніе власти, — вы пошли бы въ административный отдѣлъ. Вредительство — въ производственный. Воровство всегда дѣйствуетъ по хозяйственной части. Но куда же приткнуться истинному контръ-революціонеру, какъ не въ культурно-воспитательную часть? Логично?

— Дальше некуда.

— Да. Но дѣло-то въ томъ, что контръ-революціи мы вообще, такъ сказать, по закону принимать права не имѣемъ. А вы въ широкихъ областяхъ контръ-революціи занимаете, я подозрѣваю, какую-то особо непохвальную позицію...

— А это изъ чего слѣдуетъ?