Россия в концлагере

Само собою разумѣется, что въ отблескахъ этихъ заревъ коротенькому промежутку относительно мирнаго житія нашего пришелъ конецъ... Если на лагерныхъ пунктахъ творилось нѣчто апокалипсическое, то въ УРЧ воцарился окончательный сумасшедшій домъ. Десятки пудовъ документовъ только что прибывшихъ лагерниковъ валялись еще неразобранными кучами, а всю работу УРЧ надо было перестраивать на ходу: вмѣсто "организаціи" браться за "эвакуацію". Картотеки, формуляры, колонные списки — все это смѣшалось въ гигантскій бумажный комъ, изъ котораго ошалѣлые урчевцы извлекали наугадъ первые попавшіеся подъ руку бумажные символы живыхъ людей и наспѣхъ составляли списки первыхъ эшелоновъ. Эти списки посылались начальникамъ колоннъ, а начальники колоннъ поименованныхъ въ спискѣ людей и слыхомъ не слыхали. Желѣзная дорога подавала составы, но грузить ихъ было некѣмъ. Потомъ, когда было кѣмъ грузить — не было составовъ. Низовая администрація, ошалѣлая, запуганная "боевыми приказами", движимая тѣмъ же лозунгомъ, что и остальные лагерники: все равно пропадать, — пьянствовала и отсыпалась во всякаго рода потаенныхъ мѣстахъ. На тупичкахъ Погры торчало уже шесть составовъ. Якименко рвалъ и металъ. ВОХР сгонялъ къ составамъ толпы захваченныхъ въ порядкѣ облавъ заключенныхъ. Бамовская комиссія отказывалась принимать ихъ безъ документовъ. Какіе-то сообразительные ребята изъ подрывниковъ взорвали уворованнымъ аммоналомъ желѣзнодорожный мостикъ, ведущій отъ Погры къ магистральнымъ путямъ. Надъ лѣсами выла вьюга. Въ лѣса, топорами прорубая пути сквозь чекистскія заставы, прорывались цѣлыя бригады, въ расчетѣ гдѣ-то отсидѣться эти недѣли эвакуаціи, потомъ явиться съ повинной, получить лишніе пять лѣтъ отсидки — но все же увернуться отъ БАМа.

Когда плановый срокъ эвакуаціи уже истекалъ — изъ Медгоры прибыло подкрѣпленіе: десятковъ пять работниковъ УРО — "спеціалистовъ учетно-распредѣлительной работы", еще батальонъ войскъ ГПУ и сотня собакъ-ищеекъ.

На лагпунктахъ и около лагпунктовъ стали разстрѣливать безъ всякаго зазрѣнія совѣсти.

Урчевскій активъ переживалъ дни каторги и изобилія. Спали только урывками, обычно здѣсь же, на столахъ или подъ столами. Около УРЧ околачивались таинственныя личности изъ наиболѣе оборотистыхъ и "соціально близкихъ" урокъ. Личности эти приносили активу подношенія отъ тѣхъ людей, которые надѣялись бутылкой водки откупиться отъ отправки или, по крайней мѣрѣ, отъ отправки съ первыми эшелонами. Якименко внюхивался въ махорочно-сивушные ароматы УРЧ, сажалъ подъ арестъ, но сейчасъ же выпускалъ: никто, кромѣ Стародубцева и иже съ нимъ, никакими усиліями не могъ опредѣлить: въ какомъ, хотя бы приблизительно, углу валяются документы, скажемъ, третьяго смоленскаго или шестого ленинградскаго эшелона, прибывшаго въ Подпорожье мѣсяцъ или два тому назадъ.

Мои экономическія, юридическія и прочія изысканія были ликвидированы въ первый же день бамовской эпопеи. Я былъ пересаженъ за пишущую машинку — профессія, которая оказалась здѣсь дефицитной. Бывало и такъ, что я сутками не отходилъ отъ этой машинки — но, Боже ты мой, что это была за машинка!

Это было совѣтское издѣліе совѣтскаго казанскаго завода, почему Юра и прозвалъ ее "казанской сиротой". Все въ ней звенѣло, гнулось и разбалтывалось. Но хуже всего былъ ея норовъ. Вотъ, сидишь за этой сиротой, уже полуживой отъ усталости. Якименко стоитъ надъ душой. На какой-то таинственной буквѣ каретка срывается съ зубчатки и летитъ влѣво. Отъ всѣхъ 12 экземпляровъ этапныхъ списковъ остаются одни клочки. Якименко испускаетъ сдержанный матъ въ пространство, многочисленная администрація, ожидающая этихъ списковъ для вылавливанія эвакуируемыхъ, вздыхаетъ съ облегченіемъ (значитъ, можно поспать), а я сижу всю ночь, перестукивая изорванный списокъ и пытаясь предугадать очередную судорогу этого эпилептическаго совѣтскаго недоноска.

О горестной совѣтской продукціи писали много. И меня всегда повергали въ изумленіе тѣ экономисты, которые пытаются объять необъятное и выразить въ цифровомъ эквивалентѣ то, для чего вообще въ мірѣ никакого эквивалента нѣтъ.

Люди просиживаютъ ночи надъ всякаго рода "казанскими сиротами", летятъ подъ откосы десятки тысячъ вагоновъ (по Лазарю Кагановичу — 62 тысячи крушеній за 1935 годъ — результаты качества сормовской и коломенской продукціи), ржавѣютъ на своихъ желѣзныхъ кладбищахъ сотни тысячъ тракторовъ, сотня милліоновъ людей надрывается отъ отупляющей и непосильной работы во всякихъ совѣтскихъ УРЧахъ, стройкахъ, совхозахъ, каналахъ, лагеряхъ — и все это тонетъ въ великомъ марксистско-ленинско-сталинскомъ болотѣ.

И, въ сущности, все это сводится къ "проблемѣ качества": качество коммунистической идеи неразрывно связано съ качествомъ политики, управленія, руководства — и результатовъ.