Россия в меняющемся миропорядке

Эти обстоятельства практически не привлекли внимания отечественных авторов, хотя усомниться в том, что Олег был его инициатором, можно было после знакомства с текстом договора. В нем же после первой и единственной статьи, посвященной «миру и любви» сторон сразу следует блок статей уголовного права, и в первой же говорится «если кто убьет, – русский христианина, или христианин русского, – да умрет на месте убийства» (ст. 3). Неожиданность такой нормы в договоре «о мире и любви», более того, сам факт, что ею начинается его содержательная часть, вызывает недоумение. Оно возрастает по мере знакомства с текстом договора, так как за этой статьей следует другие, аналогичные по характеру: «если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битьё пусть даст 5 литров серебра по закону русскому; если же сделавший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды (в оригинале «порты». – К.Р.), в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток»120. Таким образом, в форме международного соглашения «о мире и любви» стороны кодифицировали перечень бытовых преступлений, причем с точным указанием и их совершителей – руссов или греков, которые подлежат наказанию за их совершение.

В этой связи правомерен вопрос: где и как подданные сторон могли совершать преступления по отношению друг к другу, если страны их проживания разделены пространством в две тысячи верст, что исключало какие-либо формы их повседневного общения. А значит, не могло быть и преступлений, для совершения которых должны быть причина или повод, которые не могли возникнуть сами по себе без общения подданных сторон.

И они были, причем, ежегодные – в форме, на которую исследователи практически не обращали внимания. Мы же рассмотрим ее подробно с истоков.

К началу Х века греки еще мало, что знали о Киевской Руси121. Первым и страшным событием, оставившим неизгладимые следы в памяти нескольких поколений византийцев и в литературных трудах авторов, были впечатления о разбойничьем нашествии киевских князей Аскольда и Дира на страну в 866 году. «Дикими пришельцами с севера назвал их тогда в своих проповедях глава византийской церкви архиепископ Фотий, очевидец и современник этого похода. Он характеризовал их, как «народ неизвестный, живущий где-то вдали, народ варварский, надменный своим оружием, не признающий военной дисциплины»122. Аскольд и Дир предприняли поход, движимые жаждой военной добычи»123, захват которой был их постоянным промыслом. Патриарх Фотий оставил записи о том, как они ее добывали, отметив жестокость, с какой киевская рать в предместьях города, хватала все ценное, что попадало на глаза, а что не годилось, «истребляли: нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражая мечом, никого не жалея, ничего не щадя, принося всеобщую гибель и опустошение»124.

Не меньшую роль в формировании негативного образа «пришельцев с севера» сыграла и возникшая вскоре после этого их похода на Царьград практика стихийного появления в городе все тех же «пришельцев», но уже не в огромных количествах, а лишь многолюдными торговыми обозами на рынке столицы со своими товарами. Довольно скоро эти обозы с «товаром» вооруженным сопровождением стали наведываться в город ежегодно.

Военный поход Олега «на Царьград» в 907 г. заставил уже новое поколение византийцев испытать ужасы такого же их нашествия. Оно окончательно закрепило в сознании византийцев образ людей с севера, как диких варваров. Другие штрихи в формирование этого негатива добавлялись после каждого их пребывания в городе уже в качестве «торговых людей».

По мнению В.О. Ключевского, варяги являлись на Русь вооруженными купцами по пути в богатую Византию, чтобы там послужить императору, с барышом поторговать или пограбить, если представится к тому случай»125.

Не будем смешивать тех, кто приходил «на Царьград» военным походом в 866, 907, 941 и 944 годах; и тех, кто так же приходили «в Царьград», но в качестве торговых людей с товаром для продажи, причем ежегодно. В Договоре 911 г. они названы просто «ходящие во Греки».

Эта категория и представляет для нас интерес. Купцами большую их часть назвать нельзя, так как были они дружинниками князя. Для них торговля была дополнительным промыслом, способом реализовать добытый «на основной работе» товар – пленных. Н.М. Карамзин по этому поводу писал, что для них «война была народным промыслом», которым они охотно занимались126. Тем не менее, в рассказе об этом их занятии он заменил дружинников «купцами российскими», которые «торговали невольниками или пленными, взятыми на войне, или рабами, купленными у народов соседствованных или собственными преступниками»127.