Россия в неволе

Волчара, лениво ковыряясь в зубах перед вечерним завтраком-обедом-ужином в одном флаконе, замечает. – Я вчера в воронке с ней ехал, нас вместе поднимали. Молодец, Катька, держится нормально, бодряком. Она мне в прошлый заезд пару раз вещи стирала. У них баня была в субботу – она меня просила загонять в пятницу – писала, что мне нужно, чтоб на следующий день хорошенько сполоскать. Вообще, она девчонка – супер!

Хмурый, что-то очень уж долго отстреливаясь на долине, успевает еще и диалог вести: – Безя, а вот если бы тебя к ней. В одиночку посадили. И всё – сказали бы вот вам обоим п/ж, или по пятнашке. Ты бы смог с ней? – сидит, шуршит бумажкой, газету что ли читает.

– О чем ты говоришь? Я-то вообще человек слабый, у меня сердце бы не выдержало, точно. А потом ВИЧ – это же для слабаков только: Если грузишься, то и болеешь, а если живешь нормально – то нет вообще никакого ни СПИДа, ничего. Я видел по телику.

Волчара, прогуливаясь по хате, ожидая очереди: – ВИЧ – это миф вообще, очередной, наверно, еврейский миф… Да, Хмурый? Ты там скоро?

Заранее хочу сказать, что весь этот разговор не фиксировался, персонажи вымышленные, прототипы ничего общего с реальными людьми не имеют, и тема эта, так сказать, не должна дать повод усомниться тем, кто сейчас находится на воле, в целомудренности и искренности действующих лиц. Это, так сказать, для протокола. Если будут какие-то претензии к Хмурому, Безику, остальным – это только моя вина: я что-то не так расслышал или нафантазировал. Короче, как говорится, автор "врёт, как очевидец". Это известный феномен. Слишком гладкие показания, которых как раз почему-то и добиваются нынешние органы – очень подозрительный факт. Именно потому, что свидетели обязательно врут от своего лица.

Хмурый, все никак не расставаясь с долиной, натужно реагирует на замечание Волка: – Ты что-то попутал? Или я плохо слышу, или плохо вижу? Что ты там посмел заявить?

– Хмурый, сиди-сиди.. Ты там свои сеансы развесил по долине – вот и сиди, любуйся. А Катьку не трожь. Она девчонка хорошая и правильная. Я бы вообще, например, жил бы с ней в одиночке просто, как с сестрой, и все. Спали бы для тепла вместе, но в одежде. В джинсах, свитере. Без дури, – видно Волка задела тема. И даже, может, не Казачка задела его сердце, а так просто, вечное ожидание любви, вечная нехватка внимания, особенно, когда начинаешь с малолетки, где полтора месяца непрерывного безика, люлей по пять-шесть раз в день как минимум, и так далее – и некому доброго слова сказать, не то что уж обнять тебя. Может, это идеал – одиночка, Катька, п/ж, в котором самое главное – ты не один. Злой и агрессивный Волчара, вернее, обязанный быть злым в силу погремухи, удивительно нежен и беззащитен. – Вот-вот, без дури. Если бы она, конечно, согласилась, захотела так. И всё. А что еще надо?

Хмурый, наконец-то слив воду, и выйдя из-за парапета, полоская, как римские патриции на пиру, руки в тазике, встряхивает их, берет полотенце, не спеша утирается, замечает как бы вскользь, вовсе не глядя на Волчару, просто в воздух:

– Ну да, да… Конечно…Спал бы с ней в обнимку… А что? Что? Ничего… И руками бы по булкам не пошёл, ни-ни, – полез Хмурый своими лапами в святое Волчье, новый коварный прием в боях без правил, бесконечных боях.

– Может ты бы и пополз по булочкам! Других не суди по себе, чёрт!

– Я? Что ты? Я ни…ни… – Хмурый прямо андел, только хвост спрятал и шерсть на теле побрил, но всё равно пробивается. – А вот ты чего-то не того принял? Не смешил бы уж лучше – спать он будет, только спать. Я же тебя знаю…

– Плохо знаешь.

– Волчара, только не накидывай на себя пуху. Я как тебя ни встречу – ты все со своим красным телефоном. А там директории – "молокососки", "тёлки", "девки", – я же видел. Что, скажешь не так? – Хмурый напомнил мне опять следака с красной икрой – вроде от фактов не денешься, и всё же это не так. Никогда наружу всё сокровенное не покажется, которое есть у многих, почти у всех живых, как у Волка:

– Незаконное проникновение… Стоп, нет. Другая статья. Нарушение тайны переписки, статья 138, часть 1, если не ошибаюсь…

– Что, что, я тайну нарушил, какую тайну? – Хмурый опять косит под деревенского. – Волчара, только меня не смеши, а не то зайдешь к тебе – знакомься, это Катя. Знакомься, это Оля. Знакомься, это кто? кто? А ну пошла!?

– Дождешься, Хмурый, сейчас буду жестко тебя любить, сразу в санчасть побежишь!... Или "ха-цоо" тебе сделаю, – Волчара вертит руками в воздухе, как ниндзя, а потом с выдохом их фиксирует перед собой, в миллиметре от грудины Хмурого. – К-цо-о!.. Качай бицепсы, пока вазелин не высох… Или чем ты там на дольняке занимаешься? А святое не трожь…

Это может продолжаться бесконечно. Как бесконечна любовь, и как еще более бесконечна пропасть её отсутствия, а третьего нет. Это так, шутки, святого никто не трогает. Тронь его – и мир разрушится и упадет, и придавит.

 Во время похода в баню идем мимо Катькиной одиночки, на которой висит красная табличка "карантин". Волчара, Безик, Хмурый, проходя мимо по очереди кричат: