Россия в неволе

Не мог же он, предчувствуя катастрофу, пророчески предвидя её, надвигающуюся, полыхающую, неотвратимую, страшную и сатанинскую по сути, которой он знал даже цену – сотни миллионов русских, не мог же он, будучи и воином, и дар имея биться и воевать с многоковарным злом, с различными обличьями сатаны, от Инквизитора до приживалы в селе Степанчикове – не мог же он не ждать, более того не желать, чтоб всё же нашлось в России опять средство от этой напасти – хотя бы горстка воинов, витязей веры, не боящихся ни смерти, ни ран, ни страшной силы… Конечно, хотел бы – да где их взять между обывателем-Раскольниковым, обывателем-Разумихиным и дальше уж купцы-маляры-следователи… Где их взять, если они оставили главный удел элиты России – быть на страже и если что – вынимать меч. Всё осталось какому-то там безвестному Пороху, остолбеневшему от Раскольниковского покаяния – Порох-то надеялся, что мы ещё повоюем, покажем им, демонам! кузькину мать! А оказывается вот оно что – и Родя тут же, попёр улучшать мир, нет чтоб защищать проверенное ещё со времен Иоанна Грозного, установленное веками… Где тонко, там и рвется связь времен – кто на улице за Россию не дрался, кто тумаков не получал и не вставал, а только статеечки пописывал, да ждал, когда с неба что-то свалится, на прокорм и прочее – тот, считай и не жил ещё!..

Опять мы лезем в отчасти вымышленные эмоции, но что поделать – не встали витязи, не дали по шее демонам, прогнулись, прочервячились по каморкам, жили чем-то другим, нашли пищу в излишней психологии, философии, стишках, идейках – я имею ввиду не всех, а самых лучших, на которых первая обязанность – хранить. Ведь элита всегда телохранители, не штурмовики, не пропагандисты, не пехота, именно – гвардия, хранители в чистоте идеи – монархии, России, великой державы – и соответственно хранители не бестелесной идеи, а именно царя. Так начиналось давно, реализовалось красиво при Иоанне Грозном, и ослабло при революции, при Достоевском…

И "новое слово" трансформировалось – целый клан людей, без тени сомнения совершающих свое дело, вышел на промысел с легкой руки послереволюционной прозы, хорошо, убедительно слепившей отпечатки этих героев – от Остапа Бендера до Бени Крика – вот кто пошел в мир делать то, что даже не декларировалось никогда и никому, потому что некому и незачем декларировать – кругом одни недочеловеки, и их имущество – ничьё, это даже не обсуждается. Это закон. И все они, кто не пользуется этим "новым словом" – тоже наше имущество, которое как минимум должно нам подчиняться и служить – а ну под шконку, тварь дрожащая, и ша тама!

Опять же утрируем, но потерпите ещё немного, до морали уже недалеко. А с моралью и общая-то польза-с, и всеобщее так сказать удовлетворение-с… Ведь не виноват же Ф.М. в том, что так написал, предвидя всю нашу катастрофу, ведь не образовывал он своим словом всех этих Свидригайловых и Порфириев – это написано ради них, тех кто книжки читает – им стал интересен Свидригайлов – и не интересен подвиг-то, Евпатий-то Коловрат, Меркурий-то Смоленский, римлянин. Это в деревне сидели при лучине и перечитывали пятисотлетнюю повесть о Куликовой битве, и плакали над списком погибших пятьсот лет назад, будто вчера. А в городе-то никто бы уж и читать-то стал не про вымышленное, ухваченное из настоящего, но всё же искусственное, а про кровь, реальную кровь, про дух, когда Меркурий-то – в одиночку встал против войска. В одиночку. Быль, это было и записано в житиях – но разум отлетает, когда читаешь – один стоял, на него шли тысячи, а он стоял и сражался, сутками! и не падал!

Вот оно, настоящее русское слово, бывшее изначально – слово – это в первую очередь поступок, оправданный только верой. И не просто верой в Бога, как многие говорят не понимая о чем речь, а верой Богу. Вера в Бога и вера Богу – разницу найдите сами. Ум очень сильно поскрипывает, принимая как есть то, чем должна быть русская элита. Утыкается умишко в свой достойный своего состояния уголок – спасает вера, разум может только попытаться этому помочь. Когда нет ни того, ни другого, то ждать, что оно проснётся вдруг мигом у Родиоши, и ещё в таком чахлом виде – занятие бессмысленное…