Россия в поворотный момент истории

В конце концов мне удалось организовать совещание, хотя пришли на него немногие, поскольку большинство уже разъехалось в летние отпуска. На совещании разгорелись бурные споры – далеко не все верили в неизбежность войны, – но по одному пункту мы пришли к полному согласию: если война разразится, все должны принять участие в обороне страны.

Наконец, после многих дней утомительных дискуссий, я сумел вырваться из Петербурга и вдохнуть свежий сельский воздух бесхитростной российской провинции. Во время летних каникул я взял за правило ездить по стране, знакомя общественность с состоянием дел в Думе и помогая организовать политическую работу на местах. Мой маршрут вел на Урал и на Волгу. Сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое, политическая свобода в России того времени представляется волшебной сказкой. Россия превратилась в совершенно иную страну, чем была до Русско-японской войны. К лету 1914 г. она стала политически организованным государством, и понадобилось бы не более двух-трех лет, чтобы смести с лица земли всякие следы самодержавия и распутинщины, создав новую демократическую Россию.

В начале июля я покинул Екатеринбург, где посетил съезд учителей начальных школ, и отправился на несколько дней в Самару. Горожане проявляли живой интерес к политике. Когда я выступал с речью, городской театр был переполнен и толпы людей стояли даже снаружи на площади.

Вечер получился оживленным, хотя, как обычно, никто не задавал мне вопросов о международной ситуации; все гораздо больше интересовались текущими внутренними делами. После выступления состоялся прием, на котором, кроме меня, присутствовали вице-председатель Думы Некрасов и небольшая группа местных политических деятелей. Однако тут главным предметом разговора стала напряженная международная ситуация.

На следующий день, 10 июля, мы в сопровождении друзей направились на пристань. Некрасов уезжал на Черноморское побережье к своей семье, а я отправлялся в Саратов, где также должен был выступить с речью. Когда мы стояли на причале, мимо пробежал мальчишка-газетчик, истошно выкрикивая: «Последние новости! Австрия предъявила Сербии ультиматум!» Было чудесное летнее утро. Волга ослепительно сверкала в солнечном свете, палубы большого речного парохода, стоявшего у причала, были заполнены радостными, возбужденными людьми. Мало кто из них обратил внимание на газетчика, но в нашей маленькой группе все разговоры неожиданно смолкли. Наше благодушное настроение, вызванное чрезвычайно удачным визитом в Самару, испарилось без следа. Мы ясно понимали, что означает этот ультиматум: предстоит всеевропейская война.

После недолгой дискуссии мы решили, что я немедленно возвращаюсь в Петербург, а Некрасов до предела сократит поездку к Черному морю.

В жизни человека бывают моменты, когда ему не нужно рассуждать или размышлять; он мгновенно осознает значение происходящего. В тот момент я ясно понимал, что весь русский народ будет вовлечен в грядущую войну и что он исполнит свой долг.

В конце июня 1914 г. среди петербургских рабочих (насчитывавших около 200 тысяч человек) вспыхнули волнения и на Выборгской стороне – в рабочей части города – стали появляться баррикады. За несколько дней до начала войны Пурталес сообщил в Берлин, что настал подходящий психологический момент для объявления войны, так как Россия, раздираемая внутренней борьбой, не сможет воевать.

Его превосходительство совершил фатальную ошибку. В день объявления войны еще вчерашние забастовщики-революционеры тысячными колоннами пришли к союзным посольствам, устроив впечатляющую демонстрацию своей солидарности. А на площади перед Зимним дворцом – той самой площади, которая стала ареной январской трагедии 1905 г, – колоссальные толпы людей из всех слоев общества восторженно приветствовали своего монарха и пели «Боже, царя храни».

Вся страна – жители больших и малых городов и деревень – инстинктивно понимала, что война с Германией определит политическую судьбу России на многие годы вперед. Доказательством тому служил отклик людей на мобилизацию. По всем необъятным просторам России это мероприятие проходило поразительно гладко, учитывая его масштабы, и лишь 4 процента призывников вовремя не явились на сборные пункты. Еще одним доказательством стала внезапная перемена в настроениях промышленного пролетариата. К удивлению и негодованию марксистов и других книжных социалистов, русские рабочие, подобно французским и немецким, проявили себя такими же патриотами, как и их «классовые враги».