Россия в поворотный момент истории

Тем временем солдаты одного полка за другим начали без офицеров выходить на улицы. Одних офицеров поместили под арест, а некоторых убили. Другие предпочли скрыться, покинув свои части перед лицом явной враждебности и недоверия со стороны рядовых. К войскам повсюду присоединялись гражданские лица. В город из предместий толпами подходили рабочие, кое-где слышалась ожесточенная перестрелка. Вскоре поступили сообщения о столкновениях с полицией. Пулеметы полиции стреляли по толпе с крыш и с колоколен[63]. Какое-то время казалось, что толпы людей на улицах не имеют какой-либо ясной цели, и на этом этапе было трудно понять, в какую сторону повернут события. Однако одно было очевидно: правительство собирается воспользоваться растущими беспорядками в собственных бесчестных целях. Все полагали, что голодные бунты, разложение войск и «нелояльность» Думы станут для клики Протопопова предлогом для того, чтобы начать открытую подготовку к заключению сепаратного мира с Германией.

Некрасов, Ефремов, Чхеидзе и я, как представители левой оппозиции, на Совете старейшин предложили немедленно открыть официальное заседание Думы, проигнорировав царский указ. Большинство, включая Родзянко и, как ни странно, Милюкова, выступило против. Никакие аргументы не помогали. Несмотря на все преступные и безрассудные действия правительства, большинство депутатов по-прежнему жило вчерашним днем. Совет старейшин отклонил наше предложение и решил, как планировалось первоначально, провести «неофициальное заседание». И в политическом, и в психологическом плане это означало закрытое совещание группы частных лиц, в которую входили многие влиятельные и высокопоставленные люди, но тем не менее остававшиеся лишь частными лицами. Следовательно, такое заседание не получило бы никакого официального признания.

Неготовность Думы созывать официальное заседание была равносильна политическому самоубийству в тот самый момент, когда Дума пользовалась наивысшим авторитетом и в народе, и в армии и могла извлечь из него далекоидущие выгоды. Тем самым демонстрировалась слабость Думы, отражавшей главным образом лишь узкие интересы верхнего слоя общества, что неизбежно ограничивало ее способность выражать настроения страны в целом. Не сумев взять в свои руки инициативу, Дума стала неофициальной организацией наравне с Советом рабочих депутатов, который тогда как раз создавался. На следующий день, осознав свою ошибку, Родзянко попытался вернуть Думе официальный статус. Но было слишком поздно. К тому моменту в столице существовало уже два органа власти, и оба своим возникновением были обязаны революции. Ими являлись Дума, на неофициальном заседании назначившая Временный комитет в качестве временного руководящего органа, и Совет рабочих депутатов во главе с Исполнительным комитетом.

Не припомню всех вопросов, обсуждавшихся в то утро понедельника на Совете старейшин, а затем и на неофициальном заседании, которое проходило с 12 до 2 часов дня; однако на нем было принято решение создать Временный комитет, наделенный неограниченными полномочиями. В состав комитета вошли Родзянко, Шульгин, Милюков, Львов, Чхеидзе, Некрасов, Караулов, Дмитрюков, Ржевский, Шидловский, Энгельгардт, Шингарев и я. Таким образом, в комитете были представлены все партии, кроме крайне правых. Депутаты от этих партий, еще совсем недавно державшиеся крайне вызывающе, неожиданно исчезли со сцены.

В час дня солдаты все еще не прибыли, и, когда наконец из вестибюля кто-то крикнул мне, что они показались, я поспешил к окну, с трудом поверив этому известию.

Из окна я увидел солдат – окруженные гражданскими лицами, они выстроились на противоположной стороне улицы. Было ясно, что они неуютно себя чувствуют в непривычной обстановке; без своих офицеров они казались растерявшимися.

Не тратя времени на то, чтобы надеть пальто, я выбежал из главного входа, чтобы приветствовать тех, кого мы так долго ждали. Я поспешил к центральным воротам и прокричал несколько приветственных слов от имени Думы. Когда отряд преображенцев собрался вокруг меня смущенной толпой, из ворот вслед за мной выбежали Чхеидзе, Скобелев и несколько других депутатов.

После того как Чхеидзе сказал свое приветствие, я пригласил солдат следовать за мной в здание Думы, чтобы разоружить охрану и оборонять здание в случае нападения войск, верных правительству. Солдаты немедленно построились в шеренги и двинулись следом за мной. Через главный вход дворца мы прошли прямо в караульное помещение. Я опасался, что придется применить силу, чтобы удалить охрану, но та, видимо, сбежала незадолго до того. Я передал командование какому-то унтер-офицеру, объяснив ему, где следует расставить часовых.