Россия в XVIII столетии: общество и память

Юрганов поясняет эту мысль и на примере другого исторического мифа – легенды о благословении Дмитрия Донского Сергием Радонежским накануне Куликовской битвы, а также об участии в ней иноков Пересвета и Осляби. Мифологический характер этого рассказа был убедительно доказан В. А. Кучкиным. Однако, по мнению Юрганова, автор «Сказания о Мамаевом побоище» – наиболее раннего текста, содержащего эту легенду, – вероятно, знал, что «от него ждут не той “правды”, которая показывает, как было “на самом деле”, а той, которая, вопреки нашим знаниям о “действительности”, должна была быть». Историк специально подчеркивает, что «Сказание» – «литературное произведение, созданное по законам жанра повестей для чтения утешительно-поучительного и назидательного». Возможно, автору повести были хорошо известны реальные факты, «но их значимость не представляла тогда особого интереса»: «То, что недостоверно по отношению к вопросам, которые задает источнику В. А. Кучкин, достоверно (то есть достойно веры) в контексте средневекового миропонимания исторических событий».[350]

В сущности, оба приведенных выше примера показывают, что уточнение тех или иных деталей событий прошлого, несомненно интересных и важных для профессионального историка, но ничего принципиально не меняющих в наших общих представлениях о русской истории, как ни парадоксально, оказывается менее значимым, чем возникшие на основе этих событий мифы, в течение веков формировавшие национальную идентичность, и, таким образом, сыгравшие в русской истории едва ли не большую роль, чем те реальные события, которые стоят за этими мифами.

Яркий пример подобного же, сходного со средневековым восприятием прошлого, но отнюдь не средневековым человеком, а нашим современником представлен в «Диалогах с Иосифом Бродским» Соломона Волкова. В одной из бесед поэт высказывает собственный взгляд на Петра Великого, несомненно далекий от существующего в исторической науке, на что в предисловии к русскому изданию книги, характерно озаглавленном «Своя версия прошлого», обращает внимание Я. А. Гордин. Но высказывания Бродского заканчиваются весьма знаменательными словами, фактически обессмысливающими это уточнение Гордина: «Таким, по крайней мере, Петр Великий мне представляется. Или таким я хотел бы, чтобы он был».[351] Иначе говоря, поэт как бы заявляет: меня не интересует, каким был Петр «на самом деле», для меня важнее образ, существующий в моем сознании.

Вряд ли нужно доказывать, что, даже вооружившись всей массой накопленных исторической наукой знаний и опровергнув с ее помощью неточности в высказываниях Бродского, мы все равно не сможем противопоставить его взгляду однозначную и непротиворечивую оценку личности и деятельности Петра. А с другой стороны, может быть, образ Петра, существовавший в сознании гениального поэта и, несомненно, влиявший на его восприятие Петербурга, которому посвящено столько замечательных стихотворений Бродского, был не менее значим для русской культуры, чем знания, накопленные исторической наукой?

К тому же с именем Петра связано множество легенд и мифов, существующих не только в массовом сознании, но встречающихся и на страницах вполне научных сочинений. Один из таких исторических мифов – миф, укладывающийся всего в четыре слова: «Петр Великий – основатель Петербурга». Нет, конечно, Петербург был действительно основан Петром I, и это вполне справедливо считается одним из его великих «деяний», неотъемлемой частью его программы преобразований, логично и естественно в нее вписанным. Но как, собственно, произошло само событие основания новой столицы России?

Вероятно, если попытаться представить себе, как именно Петр основал Петербург, в нашем сознании прежде всего непременно возникнет образ, созданный А. С. Пушкиным во вступлении к поэме «Медный всадник»:

На берегу пустынных волн
Стоял он

, дум великих полн,И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.

Этот словесный образ дополняют и многочисленные широко известные изображения.

Между тем, историкам известно, что никакого документа, указа, распоряжения или хотя бы записки, в которой царь приказывал бы заложить (основать) будущую столицу империи, не существует. И все же, описание основания Петербурга существует. Так, американский историк Р. Масси в своей чрезвычайно популярной на