Россия вечная

Задача этой статьи — выявить философию, лежащую в подтексте русской патриотической лирики (XIX и XX вв.), ввиду ее уникального значения. Речь идет не о всей русской патриотической поэзии, а об одном, пожалуй, самом глубинно-сокровенном ее направлении, связанном с мистическим и метафизическим образом самой России, тем более что только в русской философии и литературе сама Родина является объектом метафизического и философского познания. Но прежде чем перейти к этому исследованию, необходимо сказать несколько слов о русской поэзии, философское значение которой необычайно высоко, что, впрочем, является одним из признаков высшей поэзии вообще. Действительно, значимость того или иного поэта зависит не только от чисто поэтического совершенства его произведения, но и от способности его поэзии глубинным образом влиять на сознание поколений и даже, до известной степени, менять самосознание нации. Иными словами, значение Поэта определяется тем миром, тем поэтическим космосом, который он создал многозначностью и глубиной философского подтекста его поэзии. Понятно, что, именно исходя из этого критерия, совершенно определенно можно сказать, что Блок и Есенин (в русской поэзии XX века) занимают высшее место; в XIX веке это место, естественно, принадлежит Пушкину и Лермонтову.

Относительно Блока это вполне очевидно, ибо блоковский уникальный философско-поэтический космос включает в себя, например, как уровень высшего платонизма и средневековой мистики, так и уровень познания всего современного мира, включая пророческие приговоры этому миру. Наконец, что бесконечно важно, в блоковской поэзии мы находим такой уровень любви к Родине, который окончательно делает Блока великим русским национальным поэтом.

Самобытность же поэтического гения Есенина была связана с необычайным интуитивным проникновением в саму суть России, благодаря которому впервые в русской культуре раскрыта была метафизика древней деревенской России, метафизика ее быта и природы. По существу, Есенину удалось воспроизвести некие глубинные архетипы русской души, проникнуть в ее априорный, изначальный уровень, воссоздать метафизические качества русской души, открыть ее вечные стороны. Именно поэтому он стал не просто деревенским поэтом, как его иногда до сих пор называют, а поэтом всерусским, национально-космическим. Отсюда и необыкновенное воздействие есенинской символики и звуковых интонаций, ибо они соприкасаются с изначальными уровнями русской души, уходят в глубь тысячелетий. Недаром в Индии (насколько я знаю) так ценится поэзия Есенина.

На этих примерах становится очевидным также отличие гениальности от талантливости, так как именно уникальная глубина, философско-метафизическая значимость и непревзойденность мира, созданного поэтом или писателем, являются характерной чертой дара гениальности.

После Блока и Есенина, думаю, в русской поэзии XX века по значению и силе идут Цветаева, потом ранний Маяковский и, как особый случай, возможно, Хлебников. Затем идут десять-двенадцать выдающихся, известных, примерно равноценных поэтов времен расцвета русской поэзии первой половины XX века…

Именно в русской поэзии XX века был, до известной степени, углублен тот великий поиск вечной России, который начался в XIX веке. Этот поиск, о котором идет речь в этой статье, не связан с идеями, например, государственного или религиозного величия России (что было характерно для державной поэзии XVIII века) или, скажем, социального осмысления ее жизни.

Он, напротив, основан на интуитивном, таинственном проникновении в первоначальную суть России и русской души, или, по крайней мере, на постижении одной из глобальных ее сторон. Это интуитивно философское постижение начинается с поэтического виденья того фундаментального факта (такие факты обычно и могут постигаться только интуитивно-мистическим путем), что само бытие России и сама Россия как страна связаны с почти невыразимой запредельной Тайной — космически-религиозного и метафизического значения.

Это виденье проходит красной нитью через всю русскую лирическую поэзию, но особенно драматически оно выражено в стихотворении Лермонтова «Отчизна» и в поэзии Тютчева, Блока, Есенина и Волошина. Все это требует, конечно, специального исследования, но необходимо отметить, по крайней мере, неотделимость этой тайны от самого существования России. И наконец, главное: такого рода постижение России (путем поэзии, интуиции и мистического озарения), которое проходит через всю ее духовную историю, означает самоочевидность того, что в основе бытия России, в том числе и исторического, лежит такого рода запредельная Тайна. Тем более что ее наличие «видят» не только поэты-пророки и философы-мистики, но и для многих русских людей ее существование является внутренней реальностью. Поэтому «понимание» России как Тайны может быть перенесено со всеми последствиями не только на уровень философии, но и на исторический уровень.