Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Поначалу это стремление реорганизовать политическое пространство Европы на новых основаниях было едва заметно, но Ле Шамбрье несколько месяцев подряд наблюдал за переменами в общении Кауница с французскими министрами; он сообщил Фридриху о «предупредительной учтивости» и льстивой обходительности австрийского дипломата. Ле Шамбрье чувствовал, что во взглядах французских министров и царедворцев зреют важные перемены; все свидетельствовало о том, что французы хотят жить «в добром согласии» с Австрией^{460}. Прусский король отказался этому поверить; он был убежден, что связи с Англией помешают Марии-Терезии добиться «симпатии» Людовика XV. Гогенцоллерн видел в поведении французских политиков только «показную любезность», не понимая, что происходит полная смена ориентиров, которой суждено оказать решающее влияние на будущее Европы^{461}. Ле Шамбрье, успокоенный своим государем, больше к этому вопросу не возвращался, — роковая ошибка, в которой виноват прежде всего сам король. Между тем подготовка к заключению новых союзов шла начиная с 1749 года, Пруссии же в этой новой системе места не было. Со своей стороны, Фридрих мечтал о схожей системе — с той разницей, что в его варианте остракизму должна была подвергнуться Австрия. Прусский король мечтал нейтрализовать ее с помощью Франции, Швеции и Дании и при посредничестве Англии. Гогенцоллерн не замечал, что те, кого он прочит себе в союзники, объединяются против него, и сам способствовал своей будущей изоляции. За исключением России, все европейские нации вели речи примирительные, корыстные и лживые.

Бестужев ничего не знал о переменах в политическом курсе Австрии, между тем суета вокруг Голштинии и агрессивная политика России на берегах Балтики препятствовали исполнению планов Кауница. Если бы между Швецией и Россией все-таки разгорелась война, Париж, Берлин, даже Лондон и Копенгаген принуждены были бы отозваться на это событие и создать новую коалицию, которая угрожала бы спокойствию австрийской империи. Представители Марии-Терезии употребили все усилия, на какие были способны, чтобы отговорить Бестужева от войны со Швецией и натравить его на Пруссию, которая, если верить их небескорыстным рассуждениям, представляла собою главное препятствие для увеличения русского влияния на севере Европы. Когда с Гогенцоллерном будет покончено (а в том, что эта задача разрешима, австрийцы не сомневались), Швеция станет легкой добычей, ибо Версаль больше не посмеет активно вмешиваться в ход событий. Разжечь ненависть Бестужева к Фридриху II было бы нетрудно; куда труднее было привлечь Людовика XV, не поддерживавшего никаких отношений с Елизаветой, в антипрусский лагерь; на это безусловно требовалось время, а в ожидании перемен приходилось поддерживать старую, искусственную систему союзов, основанную на оси Англия/Австрия — единственном европейском союзе, который по видимости еще оставался прочным. Европа разделилась на два весьма хрупких блока: в один входили Франция, Швеция и Пруссия, в другой — Англия, Австрия и Россия^{462}. По-прежнему острыми оставались два противостояния: тайное между двумя старыми врагами внутри германского мира, Пруссией и Австрией, и открытое — между Россией и Швецией. Саксония пыталась хранить нейтралитет. Наконец, оставалась Дания, которую Бестужев хотел бы привлечь на свою сторону в борьбе с общим соседом. Великий князь Петр Федорович, при поддержке императрицы Елизаветы вставший на защиту своих голштинских владений, помешал осуществлению этих планов. Между тем датский король Фредрик V в августе 1749 года подписал субсидную конвенцию с Версалем. Так была протянута первая нить между двумя коалициями; конвенции, заключенные двумя скандинавскими державами с королем Франции, заставили Бестужева отложить воинственные намерения и на время спасли Пруссию. Франция в очередной раз вытянула каштаны из огня для Фридриха II. Французский кабинет хранил верность своим обязательствам, проявлял гибкость в дипломатических отношениях и, сам того не зная, получал помощь от Австрии, сделавшейся чрезвычайно покладистой, — комбинация, ускользнувшая от внимания Гогенцоллерна. На скептические речи секретаря посольства Варендорфа Фридрих отвечал: «Вам следует всегда иметь перед глазами большую карту Европы». По мнению прусского короля, карта эта выглядела следующим образом: Англия боится агрессии со стороны Франции, однако та слишком истощена, чтобы «взвалить на себя груз новой войны»; Вена «не считает себя обязанной снова ввязываться в бой», Россия, несмотря на интриги канцлера, не осмеливается «выступить открыто» — Елизавета служит гарантом мирных намерений своего правительства^{463}. Король, нарисовавший эту картину, продолжал жить, мыслить действовать в соответствии со старой системой — это его и погубило.

Перемены в дипломатической системе