Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Во второй половине 1750 года Фридрих решил переменить персонал своих заграничных посольств — процедура весьма характерная для короля, действовавшего методом проб и ошибок. Варендорфа Фридрих оставил в Петербурге, однако своих посланников в Лондоне, Вене и Париже переменил, явно не без задней мысли о том, чтобы спровоцировать смену чужих посланников, аккредитованных при его собственном дворе. После окончания войны за Австрийское наследство король относился к большинству дипломатов, направленных их государями в Берлин, весьма неприязненно; он считал их «челядью» и обращался с ними соответственно^{469}. Он отозвал Клинггреффена, своего представителя в Лондоне, не предложив никого на его место, и потребовал, чтобы Георг II в ответ отозвал английского посланника в Берлине Чарлза Хенбери Уильямса. Случай позволил Фридриху повторить этот трюк еще раз и продемонстрировать всем свои симпатии и предпочтения. Ле Шамбрье скончался в Париже летом 1751 года; преемником его был назначен шотландский эмигрант, католик и в довершение всего якобит, наследственный лорд-маршал Джордж Кейт. Франция не осталась в долгу: Валори, находившийся в Берлине на посту французского посланника с 1739 года (он сменил Ла Шетарди), был отозван в Париж и заменен ирландским католиком Тирконнелом. Георг II тщетно обращался к Пюизьё; впрочем, тревоги его были не вполне обоснованны: католическая лига, якобы создаваемая французами и пруссаками, представляла собою образование слишком искусственное, чтобы послужить основой для прочных связей. Франко-прусская дружба, зиждившаяся исключительно на соображениях государственного интереса, не отличалась прочностью. Кауницу, прибывшему в Версаль в октябре 1750 года (он оставался на посту австрийского посланника во Франции до ноября 1752 года), удалось заложить основы новой коалиции, обошедшейся без участия Лондона и Берлина и, можно сказать, антипротестантской.

Эти «дипломатические революции» свидетельствуют также о медленной, но неуклонной интеграции России в европейскую дипломатическую систему. В 1745–1752 годах происходит довольно систематическое перемещение иностранных дипломатов, прежде представлявших своих государей в Париже или Берлине (в меньшей степени это касается Вены), в Петербург; дипломаты движутся с запада на восток. Опыт, приобретенный при дворах двух монархов, настроенных наиболее враждебно по отношению к царской империи, казался условием успеха[130]. Бестужев, со своей стороны, также стремился укрепить, а точнее, «заблокировать» систему союзов; русские дипломаты перемещались из Парижа и Лондона в Берлин, а при изменении сложившейся обстановки — в Вену или Дрезден[131].

В определенном смысле Россия в 1749–1750 годах одержала важную победу: благодаря ее дорогостоящим показательным мероприятиям шведы не стали изменять конституцию. 25 марта 1751 года Фредрик I умер, и Адольф-Фридрих, сделавшись шведским королем под именем Адольфа I Фредрика, остался подконтрольным парламенту, в котором «колпаки» (русская партия) по-прежнему старательно отстаивали интересы России. Бестужев опубликовал в «Кёльнской газете» статью (Фридрих назвал ее «наглой»^{470}), смысл которой сводился к официальной декларации: Россия спасла Европу! Интриги канцлера, его обращение с императрицей, иной раз очень напоминавшее шантаж, принесли свои плоды, хотя за это пришлось заплатить немалую цену: отношения с Лондоном стали прохладнее, а с Данией вовсе разладились. Русские войска оказали существенное влияние на политические решения европейских монархов; таким образом, их мобилизация оказалась не напрасной. Елизавета силой навязала себя Европе в качестве посредницы^{471}. Теперь она могла себе позволить не считаться ни с Францией, ни с Пруссией, могла обойтись без дипломатических отношений с этими странами. Поддержание мира любой ценой (хотя и неясно, надолго ли) стало весомым доказательством ее непреклонности.

Франция между тем отказалась от активного вмешательства в дела Центральной Европы, и этот отказ, бывший одной из сильных сторон политики Пюизьё^{472}, весьма устраивал прусского короля[132]. Стремление сохранить то, что уже завоевано, поддержание хрупкого равновесия, боязнь войны и страх перед русскими создавали основу для недолговечного мира, похожего на холодную войну^{473}. Европа замерла в неподвижности из-за отсутствия сил и средств, а также из-за того, что система союзов находилась как раз в процессе изменения: старая система оказалась бессильной, противоречащей естественному праву, новая же, более соответствующая исторической ситуации, еще не сложилась.