Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814)

Весной и летом 1792 г. под влиянием политических событий менялся тон даже такой умеренной газеты, как Gazette de France. Письма из Польши, которые появлялись с завидной регулярностью, ставили под сомнение возможность участия русских в кампании против Франции: «[Из армии князя Понятовского]…Сообщают, что русская армия, возвратившись из Турции, находится в жалком состоянии. Кажется, что русские генералы, в течение многих лет удаленные от своих домов, лишенные чувства страха и повиновения, истратили в дебошах и играх все средства, предназначенные для войск, они посылали солдат добывать питание у крестьян Валахии и Молдавии, позволили превратиться униформе в лохмотья, а крадеными лошадьми заменяют тех, которых лишились из-за падежа и вражеского оружия»[155]. Такие описания призваны были смягчить страхи французского общества перед угрозой военного вторжения «варваров Севера». Отметим, что в основе подобных газетных описаний находились реальные наблюдения очевидцев. После возвращения из Турции русские войска действительно были в плачевном состоянии из-за неудовлетворительного снабжения и длинных переходов. Такое положение вещей не было чем-то уникальным, после трудных кампаний войска разных государств нуждались в отдыхе и пополнении, но журналисты пытались подать материал как уникальный и характеризующий армию возможного противника не с лучшей стороны.

Окончательный разрыв дипломатических отношений между Россией и Францией в июле 1792 г. оказал заметное влияние на французское общественное мнение. С каждым новым известием о действиях коалиции взгляды обращались в сторону российской столицы: именно Екатерина II считалась ее активной вдохновительницей. И хотя слабеющий свет «русского миража» эпохи Просвещения еще находил время от времени отражение в публицистике, а некоторые авторы продолжали считать Екатерину II преемницей и продолжательницей планов Петра I[156], образ далекой империи, поднятой до высот цивилизации «Семирамидой Севера», бесповоротно терял былую привлекательность в глазах населения Франции.

Интересная трансформация произошла в сфере подачи газетами ставшего уже вполне традиционным концепта «русского варварства». Если раньше его считали причиной слабости русской армии, то теперь в нем усматривали причину военных успехов. «Народ тем более опасный, что закаленный варварством и дисциплинированный игом рабства, он более годится для завоеваний и опустошений, чем для войн оборонительных, не чувствительный к смерти и несчастью»[157], -сообщал о русских анонимный французский публицист. Страхи и опасения перед Россией в 1792 г. чаще всего находили выражение в предсказаниях о нашествии новых «кочевых варваров с Севера».

Тема военной угрозы со стороны России привлекала внимание журналистов на протяжении 1792–1794 гг. Стоит отметить, что слухи эти стали распространяться особенно активно в середине 1792 г., когда прямой канал информации из России был прерван, после высылки из Петербурга поверенного в делах Франции Э. Жене. «Не перестают повторять в печати и даже в частной переписке, – сообщали из Франкфурта, – что корпус русской армии, а к тому же эскадра уже направлены, чтобы сражаться во Франции»[158]. Сведения подобного рода появлялись в газетах часто, и потребовалось официальное опровержение с трибуны Конвента, чтобы ненадолго усмирить воображение журналистов и успокоить публику.