Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814)

Обсуждение возможности вступления Екатерины II в анти-французскую коалицию происходило постоянно. В начале 1793 г. состояние французской армии было тяжелым, снабжение плохим. Вооруженные силы, состоявшие до начала реформ Карно из линейных частей и волонтеров, нуждались в коренной реорганизации для повышения управляемости. Из-за недоверия в обществе по отношению к армии, любые сообщения о планах антифранцузской коалиции читались с особым вниманием. «Настаивают, что нет никаких сомнений в том, что двадцать пять тысяч человек русских направляются к Рейну. Их путь пройдет, как говорят, через Богемию и Австрийскую Силезию, их поведет генерал Суворов»[159]. В этом сообщении фамилия командующего, видимо, выбрана неслучайно: генерал был известен как активный участник войны против Барской конфедерации 1769–1772 гг. и успешным, но крайне жестоким штурмом турецкой крепости Измаил в 1790 г. Его упоминание должно было усилить чувство страха у читателей. Но, поскольку газеты обладали еще значительной долей самостоятельности, а система государственной пропаганды еще не была сформирована, появлялись в изданиях и сообщения, основанные на собственных источниках информации, которые вступали в противоречие с наиболее распространенной точкой зрения. Например, Journal du soir писала о неких письмах из Петербурга, в которых утверждалось, что Россия не будет принимать прямого участия в войне с Францией. Причиной тому, по мнению ганноверского корреспондента, стали приготовления к войне в Турции и ситуация в Швеции. Коалиция не должна рассчитывать на давно обещанную царицей помощь, а все, что пишут немецкие газеты о передвижениях русских войск, «есть не что иное, как ложь, оплаченная по два крейцера за строчку секретарями и советниками посольства, которые с помощью этих проделок желают причинить французам серьезное беспокойство»[160].

Соперничество России с Османской империей считалось французами вопросом, представляющим первостепенный интерес с точки зрения баланса сил в Европе. Только новое обострение польского вопроса в начале 1790-х гг. смогло отодвинуть в общественном сознании русско-турецкий конфликт на второй план. Второй и третий разделы Речи Посполитой и восстание под предводительством Костюшко давали публицистам возможность выразить свое отношение к России[161]. Польша, как и двадцатью годами ранее для Руссо, Мабли и Рюльера, представляла собой удобный повод для изречения суждений как о жизни во Франции, так и о жизни в «деспотической» России, своеобразном антиподе «свободолюбивой» Польши[162]. Moniteur давала весьма резкую характеристику политике Екатерины в польском вопросе: «Русские достигли высшей степени наглости, присущей тиранам. Не удовлетворившись тем, что унизили нацию, разрушили военные силы, заключили в тюрьмы или отправили в Сибирь самых честных и храбрых поляков, они теперь заняты тем, что по частям расхищают эту несчастную страну»[163].

В газетах, спонсируемых монтаньярами, эти новости приобретали все более радикальное звучание в момент национального восстания под руководством Т. Костюшко. Весной 1794 г. в статьях о событиях в Польше утверждалось, что «рекрутский набор продвигается с большим воодушевлением, крестьян вооружают пиками и косами. На Украине, провинции, граничащей с Османской империей, также происходит революция. Стало известно, и сам Костюшко этого не скрывает, что он поддерживает связь с соседними державами»[164].

В последнем случае речь шла о возможной поддержке поляков со стороны Османской империи. Неосведомленному читателю могло показаться, что идея нового «восточного барьера» против России, наконец, обретает реальные очертания.

В освещении восстания в Варшаве 6 (17) апреля 1794 г. журналисты нередко ссылались на слухи или объявляли себя их очевидцами. Journal de la Montagne подчеркивала крайнюю жестокость восставших по отношению к русским солдатам, но оставалась на пропольских позициях, сообщая, что гибели избежали только те из солдат, кто смог сбежать из города с генералом Игельстрёмом. «Таким образом, завершилось славное восстание, что должно вернуть нам свободу. Оно обошлось нам в несколько сотен человек как буржуа, так и солдат, но зато потери наших жестоких угнетателей были в десять раз больше», – завершал свой рассказ корреспондент[165]. Несколько позднее газета сообщала о том, что перебит был весь русский гарнизон от 6 до 7 тысяч человек, и, ожидая мести русских, польская столица начала готовиться к осаде: «Варшава укрепляется. Женщины, дети, старики, евреи, христиане, одним словом, все трудятся вместе. Это был день 14 июля в миниатюре. Вся Польша поклялась жить свободно»[166]. С революционным пылом журналисты предрекали Польше повторение французского пути, а России отводилась роль душительницы польской свободы. Несколько позднее, в брюмере III года, Journal de la Montagne приветствовала успехи восстания, огонь которого перебросился в Курляндию и дошел до самых границ Ливонии[167].