Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918

Давайте теперь на мгновение обратимся к тому, что происходило в Вашингтоне. Дни, непосредственно последовавшие за вручением японцам ноты президента от 5 марта, продолжали быть напряженными из-за большого потока сообщений всех видов, касающихся ситуации в Сибири и возможности японской интервенции. Количество этих сообщений было настолько велико, а разнообразие информации, дезинформации, призывов, предупреждений и домыслов настолько обильным, что бесполезно пытаться их здесь обобщить. Некоторые из них вводили в заблуждение уже только тем, что представляли собой реакцию на первый, а не на второй из двух проектов, подготовленных президентом для представления японскому правительству. Достаточно отметить, что в течение недели президенту ни разу не было позволено забыть о животрепещущей теме японской интервенции. Было ясно, что французы и англичане будут продолжать настаивать на вмешательстве японцев. И именно в это же время было получено несколько сообщений от Фрэнсиса, подчеркивающих связь между проблемой вмешательства и действиями, которые должны быть предприняты съездом Советов по вопросу ратификации Брест-Литовского договора.

В пятницу, 9 марта, Буллиту пришла в голову идея направить послание президента съезду в надежде, что это может укрепить позиции противников ратификации. Получив предложения от Майлза и Линкольна Колкорда[104], он подготовил формулировки такого послания и, по-видимому, отправил его президенту в тот же день. Было ли оно одобрено на более высоких уровнях в Госдепартаменте, неясно.

На следующее утро президент послал за Хаусом, который находился в Нью-Йорке. Полковник был более или менее подготовлен к этому вызову. Томпсон, поддерживавший связь с Буллитом и Колкордом в вашингтонском офисе, подтрунивал над ним в том же духе через Нормана Хэпгуда[105]. Как это уже случалось, Хаус заболел «первоклассным гриппом» в день вызова президента и поэтому не смог поехать в Вашингтон, однако, предвосхитив события, отправил Вильсону записку накануне вечером, в которой говорилось следующее:

«Что бы вы подумали насчет предложения послать обнадеживающее сообщение в Россию, когда 12-го числа в Москве соберется съезд Советов?

Наша пресловутая дружба с Россией могла бы быть подтверждена, и вы могли бы заявить о нашей цели помочь ей в ее усилиях по построению демократического общества. Эта страна должна быть свободна от любого зловещего или эгоистичного влияния, которое могло бы помешать такому развитию. Моя мысль не столько о России, сколько о том, чтобы воспользоваться этой возможностью и прояснить ситуацию на Дальнем Востоке, но никоим образом не упоминая ни ее, ни Японию. То, что вы сказали бы о России против Германии, можно было бы применить к Японии или любой другой державе, стремящейся сделать то, что, как мы знаем, пытаются сделать немцы».

Хаус, упоминая эту записку в своем дневнике, говорит, что посоветовал президенту «сформулировать свое послание так, чтобы оно отражало нашу позицию по японской интервенции в Сибири». Президент ответил, представив то, что Хаус охарактеризовал как «одно из самых умно сформулированных посланий, дошедших до нас». Оно было предназначено для передачи «народу России через Советский съезд» и гласило следующее: «Как не могу я воспользоваться заседанием съезда Советов, чтобы не выразить свое искреннее сочувствие, которое народ Соединенных Штатов испытывает к русскому народу в этот момент, когда немецкая власть была вынуждена прервать и повернуть вспять всю борьбу за свободу и заменить волю Германии желаниями русского народа? Хотя правительство Соединенных Штатов, к сожалению, сейчас не в состоянии оказать прямую и эффективную помощь, которую оно желало бы оказать, я прошу заверить народ России через съезд Советов, что оно поможет России обеспечить свой полный суверенитет и независимость в ее собственных делах и полное восстановление ее великой роли в жизни Европы и современного мира. Всем сердцем народ Соединенных Штатов на стороне народа России в его попытке навсегда освободиться от автократического правительства и стать хозяевами своей собственной жизни. Вудро Вильсон».

Нам неизвестно, сколько из вышесказанного было собственным проектом президента, а сколько – Буллита. Президент позвонил исполняющему обязанности госсекретаря Полку 9 марта и зачитал ему проект послания по телефону. Из него следовало, что немецкая мощь была направлена на то, чтобы прервать и повернуть вспять всю революцию, подразумевая таким образом американское сочувствие революции и возмущение усилиями Германии по ее свержению. Полк предложил заменить термин «революция» фразой «борьба за свободу», и президент согласился с этим изменением.

Сообщение было отослано в Государственный департамент в тот же день для дальнейшей передачи. Его сразу же отправили Саммерсу в Москву. Саммерс вручил его Робинсу, а тот – лично Ленину 12-го числа. Таким образом, этот документ был доступен ко времени открытия съезда (то есть 14 марта).