Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918

Трудно определить, как этот ответ подействовал на официальный Вашингтон. Гриппующий в Нью-Йорке Хаус, похоже, не оставил никаких записей о своей реакции; Вильсон также хранил молчание: его записи не проливают света на чувства. Оскорбительный подтекст советского ответа вряд ли мог ускользнуть от него, как и частично от американской прессы. «Нью-Йорк таймс», которая до этого горячо поддерживала политику Вильсона, направленную на демонстрацию сочувствия русскому народу, была сильно шокирована, причем до такой степени, что окончательно оставила надежду на какое-либо соглашение с большевиками. С людьми в их состоянии, заключалось в статье, «…никакое обсуждение невозможно. Ими придется полностью пренебречь… От них не следует ждать никакой помощи не потому, что они, возможно, не желают спасаться от немецких копыт, а потому, что все их меры принимаются с верой в то, что всеобщая революция должна быть на первом месте. Россию следует спасать без них; и вопреки им» («Нью-Йорк таймс» от 17 марта 1918 г.).

Таким образом, «обмен любезностями» со съездом, задуманный Хаусом (если только не самим президентом) как средство предостережения японцев от интервенции, в конечном итоге укрепил у самих американцев ощущение того, что рано или поздно какое-то вмешательство так или иначе потребуется. Текст послания президента был направлен как Саммерсу в Москву, так и Фрэнсису в Вологду. Фрэнсис получил его 12 марта, через два дня после отъезда Робинса в Москву. Он счел его хорошо сформулированным и своевременным. Заметив, однако, что в заявлении президента отмечена несостоятельность оказания эффективной помощи России, Фрэнсис, по-видимому, вспомнил, что не смог донести до Вашингтона суть вопросов Троцкого к Робинсу. Поэтому он сразу же отправил телеграмму с кратким изложением советского документа от 5 марта (он все еще не передал дословный текст) и поинтересовался, считает ли Госдепартамент послание президента адекватным ответом на вопросы Троцкого. Это сообщение было получено в Вашингтоне только 15 марта, когда обсуждения на съезде Советов в Москве подходили к концу.

Прибыв в Москву, Робинс, как мы помним, все еще находился под впечатлением того, что вопросы Троцкого тщательно обдумывались в Вашингтоне. В день открытия съезда он пил чай вместе с Лениным и его сестрой. Робинс застал его готовящимся внести резолюцию о ратификации. На вопрос, что он, Робинс, слышал от своего правительства, тот ответил: «Ничего». На что Ленин ответил: «И не услышите. Ни американское правительство, ни какое-либо из союзных правительств не будут сотрудничать, даже против немцев, с рабоче-крестьянским революционным правительством России». «Я лишь улыбнулся, – добавил Робинс, – и сказал, что думаю совсем иначе».

Со слов Робинса, Ленин сказал ему, что Локкарт тоже не получил ответа, но это было не совсем корректно. Локкарт тогда все еще находился в Петрограде (он добрался до Москвы уже после окончания съезда). В ходе серии обменов мнениями между Локкартом и его правительством в дни, последовавшие после 5 марта, ему было совершенно ясно, что британское правительство не только не поняло логики предупреждений против японской интервенции, но и что его заявления в этом направлении вызывали раздражение и неодобрение в Лондоне. Эти свидетельства были подкреплены завуалированными намеками его жены в Англии на то, что попытки Локкарта повлиять на британскую политику не идут на пользу его карьере. Несмотря на это, он тоже продолжал лелеять надежду, что на вопросы, заданные Робинсу Троцким, будет получен положительный ответ. Как сообщал Тредвелл 15 марта, «…вся ситуация сейчас зависит от вопроса, который я попросил капитана Принса телеграфировать мне 10 дней назад, когда мы обнаружили, что наше сообщение правительству до него не дошло». Продолжая возлагать надежды на ответы на вопросы Троцкого, Локкарт, как и Робинс, переоценивал советский интерес к возможности помощи союзников и недооценивал советскую заинтересованность в усилении японской интервенции, что было главной причиной внимания, которое он получал от советских властей.

Съезд Советов был созван 14 марта, и после двухдневных дебатов Ленин выступил с длинным докладом, повторив свои аргументы в пользу ратификации, выдвинутые им на съезде партии, проведя параллель с Тильзитским договором, навязанным Пруссии Наполеоном, не осуждая позорность и слабость позиции России, но обещая скорейшее облегчение и в конечном итоге триумф через распространение революции на другие страны. Разрешив другим ораторам провести промежуточные прения, он выступил с окончательным словом и призывал о поддержке, прежде чем поставить на голосование резолюцию о ратификации.