Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918

Его формулировки интересны с точки зрения отражений взгляда Вильсона на российскую проблему. Как и другие заявления президента, оно приписывало немецкой дипломатии по отношению к новому Советскому государству радикальные идеологические мотивы, а именно прекращение и поворот вспять всей «борьбы за свободу», в которой, как предполагалось, должен был участвовать русский народ (тезис, практически отсутствующий в немецком сознании). Цель Германии в то время заключалась в том, чтобы обезопасить себя от любого возобновления военных действий с российской стороны и получить доступ к зерну и другому сырью на территории Украины. Эти мотивы были настолько главенствующими, что делали любые другие мысли решительно второстепенными. Более того, президент продолжал изображать русскую революцию (даже в марте 1918 г.) как борьбу русского народа за освобождение от самодержавного правительства. Он, по-видимому, не был склонен проводить какую-либо четкую грань между советским режимом и русским народом. То ли по убеждению, то ли по соображениям политической целесообразности президент продолжал апеллировать к предполагаемой общности целей правительства Соединенных Штатов и политической власти, господствующей в России.

Сегодня ясно, что такой подход вряд ли мог вызвать восторженный отклик в России. Конечно, четыре года спустя московские «Известия» благожелательно отнесутся к этому, как к доказательству утверждения, что «после Октябрьской революции американское правительство было единственным из союзных правительств, которое немедленно не предприняло никаких враждебных действий по отношению к Советской России» («Известия» от 19 сентября 1922 г.). Но это уже было другое время. А тогда, в марте 1918 года, советские лидеры все еще испытывали неизведанное удовольствие безнаказанно оскорблять капиталистические державы по любому поводу. Кроме того, они хорошо понимали, что добрые слова Вильсона не отражали идеи признания их власти правительством Соединенных Штатов. Таким образом, послание президента вызвало у большевиков характерное желание продемонстрировать, что их идеологические убеждения не настолько легкомысленны, чтобы их можно убаюкать и заставить отказаться от них сладкими фразами из другого лагеря. Что же касается настоящих российских либералов, то теперь они находились в яростной оппозиции к советской власти. Их могло раздражать только то, что президент Соединенных Штатов обращается к делегатам съезда Советов, которых они сами привыкли считать смертельными врагами истинной демократии. Реакция съезда на послание Вильсона вполне отразила эти реалии. Оно было зачитано конгрессу 15 марта председателем Свердловым, а затем предложена ответная резолюция (текст которой был заранее подготовлен в ЦИКе). Эта резолюция, принятая путем аккламации[106], гласила:

«Съезд выражает свою признательность американскому народу, и в первую очередь трудящимся и эксплуатируемым классам Соединенных Штатов Северной Америки, за высказывание президента Вильсона через съезд Советов, сочувствие русскому народу в эти дни, когда советское общество и Республика Россия переживают тяжелые испытания.

Российская Социалистическая Советская Федеративная Республика[107] пользуется этим посланием президента Вильсона, чтобы выразить всем народам, гибнущим и страдающим от ужасов империалистической войны, свое горячее сочувствие и твердую уверенность в том, что недалеко то счастливое время, когда трудящиеся массы всех буржуазных стран сбросят иго капитализма и установят социалистический строй общества, который один способен обеспечить прочный и справедливый мир, а также культурное и материальное благополучие всех народов».

Эта реакция, игнорирующая президента и правительство Соединенных Штатов (точно так же, как и Вильсон игнорировал советское правительство), адресованная народам воюющих стран, обещающая – и приветствующая в том числе – скорейшее свержение того, что, подразумевалось под правительством Соединенных Штатов, должна была восприниматься по меньшей мере оскорбительной (так оно и случилось). Говорят, что Зиновьев заявил в публичной речи после своего возвращения в Петроград после съезда, что «мы дали пощечину президенту Соединенных Штатов».