Василевский побеседовал с врачом, который проводил собственное исследование. Тот счел этот случай особенно тревожным. Оказалось, что у троих заключенных дома было достаточно еды, а потому они занялись своими жуткими делами из чистого любопытства. На допросах они казались нормальными, спокойными и даже вежливыми, но он не сомневался, что их “помешательство достигло критической стадии, и надежды на выздоровление уже не было”.
Их случай напомнил Василевскому о прочитанном в курской газете: “Люди перестали быть людьми. Потухли человеческие чувства, проснулся зверь, не имеющий разума и жалости”[248]
. Хотя Василевскому пришлось с этим согласиться, он настаивал, что происходящее было не проявлением русского характера, а закономерным результатом долгих лет страданий и мук. В этом Василевский был прав. Случаи каннибализма наблюдались во время голода в других частях света, например в Ирландии времен Конфедерации XVII века и в Китае периода Большого скачка при Мао.Примерно в одно время с брошюрой Василевского Самарское государственное книжное издательство выпустило “Книгу о голоде”, гораздо более полную работу, в которую вошли официальные документы – телеграммы, письма, фотографии, протоколы допросов и милицейские сводки, – страшным образом описывающие множество случаев убийств, самоубийств и каннибализма.
В подробностях был изложен случай 56-летнего неграмотного крестьянина Петра Мухина из села Ефимовка Бузулукского уезда. 12 января 1922 года, давая показания следователю Самарского губернского революционного трибунала Балтеру, он сказал, что его семья не ела с прошлогодней Пасхи.
Илл. 35. Трупоед Мухин Петр Капитонович
Сначала они питались травой, кониной, а затем стали есть кошек и собак. После этого им пришлось собирать кости и перемалывать их в пригодную для употребления пасту. Но затем закончилась и она, а животных в селе не осталось.
В нашем селе масса трупов, которые валяются по улицам или складываются в общественном амбаре. Я, Мухин, вечерком пробрался в амбар, взял труп мальчика лет семи. Я на салазках привез его домой, изрубил труп топором на мелкие части и вечером стали варить. Потом мы разбудили детей – Наталью 16 лет, Федора 12 лет и Афанасия 7 лет – и все вместе ели. За одни сутки мы съели весь труп, так что остались лишь одни кости. У нас в селе многие едят человеческое мясо, но это скрывают[249]
.Вскоре после этого член сельсовета спросил у Мухина, правдивы ли слухи о том, что они ели человечину. Мухин сказал, что это правда, ведь в деревне многие ею питаются, хоть и не говорят об этом. Его привели в сельсовет на допрос. “Вкус мяса мы в настоящее время не помним, так как ели мы человеческое мясо в состоянии беспамятства. У нас никогда не было случая, чтобы с целью получить человеческое мясо кого-либо убивали. У нас полно трупов, и мы никогда не думали даже о том, чтобы убить кого-либо. Больше я показать вам ничего не могу… [250]
В тот же день Балтер допросил 28-летнего зятя Мухина, Прокофия, бывшего красноармейца. Он сказал Балтеру, что за неделю до того, как он начал есть человечину, ему пришлось за 10 дней похоронить деда, отца и мать. Все они умерли от голода. Ранее, весной 1921 года, он похоронил своего единственного сына, который скончался от голода в возрасте двух лет. За неделю до Рождества беременная жена Прокофия Степанида принесла домой вареную человечину, которой с ней поделился отец, Петр Мухин, и они съели ее вместе с сестрой Прокофия Ефросиньей. Их троих арестовали и привели в сельсовет, куда принесли также фрагменты человеческих тел, обнаруженных у них дома.
Их три дня держали без еды, а затем отправили в Бузулук, до которого было четыре дня пути. По дороге их не кормили, поэтому они спросили у одного из сопровождающих, можно ли им съесть человечину. Он этого не позволил, потому что в документах она значилась уликой. Не послушав его, крестьяне все равно ее съели.