Общая цель этой системы была полицейско-политическая. Под личным руководством государя велась борьба с нараставшим общественным недовольством всех классов населения, и притом велась двумя способами: суровым подавлением всяких его проявлений и некоторым смягчением его причин, поскольку для этого не требовалось никаких сколько-нибудь существенных изменений в существующем порядке. Беспощадно подавляя крестьянские волнения и сурово расправляясь с «зачинщиками», Николай требовал расследования жалоб на жестокость или распутство помещиков и на чрезмерную эксплуатацию ими крестьян, а в крайних случаях приказывал взять имение в опеку, иногда с арестом злодея-помещика и его высылкой из имения. Высылкой в разные углы империи, отдачей в солдаты – в кавказские войска или в крепостные батальоны, иногда даже заключением в сумасшедший дом, карались такие проявления вольнодумства, как сочинения «вольнодышащих» стихов и «подозрительных» документов или произнесение неосторожно-грубых и резких выражений по адресу высшей власти. Николаевское правительство было крайне чувствительно к малейшим проявлениям непочтительности и порицания, считало неуместной какую-либо критику; старалось внушить подданным безусловное доверие к государственной власти и убеждение, что «не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления». Тяжелая атмосфера лице мерия и произвола все плотнее окутывала эту верховную власть, замкнувшуюся в иллюзии своего могущества – вне и поверх действительной жизни.
Третье отделение было лишь наиболее наглядным и ярким проявлением николаевской политической системы. Военный тип корпуса жандармов, начало дисциплины, спешной и безусловной исполнительности, личной команды и беспрекословного выполнения распоряжений главного командира в порядке полномочных командировок – все это приемы, применявшиеся Николаем в общегосударственном масштабе. Николай строил все свое державное властвование по военному образцу и недаром любил называть государство «своей командой». Ближайшим кругом помощников государя в делах управления была его «императорская главная квартира», чины его «государевой свиты» – корпорация людей, тщательно подобранных и строго фильтруемых (значителен процент остзейского дворянства), людей близких, надежных, исполнительных и преданных. Своих генерал– и флигель-адъютантов Николай держал в близости и милости, но очень сурово наказывал даже за сравнительно маловажные проступки. Недоверчивый и подозрительный, он верил чинам своей свиты, видел в них людей, которые знают его взгляды и желания и готовы беспрекословно проводить их в жизнь, притом не за страх, а за совесть. Туда, куда ему хотелось проникнуть личным наблюдением и личной распорядительностью, он их посылал, своих генерал– и флигель-адъютантов. Они должны были быть постоянно готовыми к отъезду в командировки по самым разнообразным и часто щекотливым поручениям. Через них Николай держал в своих руках управление армией, посылал их на осмотр воинских частей, на контроль над рекрутскими наборами и т. п.; их рассылал он на производство следствий о злоупотреблениях в военном и гражданском хозяйстве, требуя подробных отчетов лично себе. Такие командировки были постоянным средством прямого вмешательства верховной власти во всякие дела и вопросы: по расследованию о действиях гражданских и военных властей, о крупных уголовных происшествиях или особо сложных гражданских делах, по мероприятиям для помощи населению губерний, пострадавших от неурожая («чтобы явить жителям новый знак непрестанной заботливости и личного внимания его величества к постигающим их бедствиям»), для борьбы с эпидемиями пожаров, в которых видели результат злостных поджогов, и т. п.
Свитские адъютанты – «ближние слуги» императора, по аналогии с которыми он и статс-секретарей называл своими «гражданскими генерал-адъютантами». Не встречая с их стороны ненавистного «всезнайства и противоречия», Николай в то же время требовал от них такой же многогранной компетентности, какую, по должности, приписывал и себе. Если один из генерал-адъютантов управлял церковным ведомством, властно разрешая канонические и даже богословские вопросы, почему не послать другого в Мюнхен для ознакомления с выполнением заказа «живописных картин»? И за тем и за другим стояла самодержавная воля с ее властно-авторитетными указаниями. Так сам Николай расправлялся с художественными сокровищами Эрмитажа: применял к ним то политическую цензуру и приказывал удалить из коллекции портреты польских деятелей и декабристов или «истребить эту обезьяну» – гудоновского Вольтера, то свой личный обывательский художественный вкус, распоряжаясь уничтожением или распродажей многих картин «за негодностью».