Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I

Эта теория, развитая царем Алексеем в переписке с близкими ему лицами, вполне отвечала действительным отношениям его времени. Боярство XVII в. ближе по типу к вельможным верхам «случайных» людей XVIII столетия, чем к своим историческим предкам времен старой династии. Мало в его рядах кровной знати. Зато оно доступно не только людям «меньших родов», но даже приказным дельцам и простым провинциальным дворянам, вовсе не родословным, но возвышенным царской милостью и собственной выслугой. Боярская дума царей Михаила и Алексея – чиновный и сановный совет при государе, далекий от того, чтобы иметь собственный общественный вес, свои традиции и притязания. Лишенная какого-либо определенного отпечатка, она – покорное орудие верховной власти. Современники отметили упадок влияния Боярской думы при царе Алексее. «Какия великия и малыя своего государства дела похочет по своей мысли учинити, – пишет Котошихин, – с боярами и с думными людьми, спрашивается о том мало; в его воле: что хочет, то учинити может». Падает и значение боярского сана. Цари XVII в. раздают его гораздо щедрее, чем бывало в старину. Боярство растет количественно, но теряет в политическом и социальном весе. Оно уже не является настолько определенной общественной группой, чтобы собрание «бояр всех» оставалось фактором государственной жизни. Его созывают на торжественные церемонии дворцового обихода, на Земские соборы, но значение государева совета перешло в годы царя Алексея к более тесному кругу «ближней думы». Ее полный состав – «бояре комнатные все» – то учреждение, которое создает «боярские приговоры» XVII в.; само ее название «комнатной» оттеняет ее характер придворного, личного царского совета, где, по словам Котошихина, «бывают те бояре и окольничие ближние, которые пожалованы из спальников или которым приказано бывает приходити». Но царь Алексей далеко не все дела обдумывал и решал даже с этой «ближней», «комнатной» думой. Возле него видим постоянно отдельных лиц, доверенных наперсников, по своему чину даже не думных людей, с которыми он думал свою «тайную» думу. Подвижная и увлекающаяся натура часто толкала царя на личное вмешательство не в общие только вопросы государственной жизни, но и в детали того или иного дела, крупного или мелкого, государственного или частного, церковного или дворцового; личная деятельность царя была настолько обширна и разнообразна, что в 1650-х гг. возник для нее специальный орган – Приказ великаго государя Тайных дел. Этот приказ вырос из личной канцелярии государя и до конца носил черты того, что в XVIII в. назвали бы Кабинетом его величества. Известно, как царь Алексей любил писать, лично излагать свои мысли и намерения, поддерживал много оживленных сношений. Его обширная переписка не всё автографы, иной раз грамотки писались подьяческой рукой, а царь правил и приписки делал. Содержание этой переписки то чисто личное, частное, то она служит средством царского воздействия на бояр, воевод, представителей церкви в вопросах государственного правления. Царская канцелярия постепенно выросла в целый приказ, занявший особое, исключительное положение в государственной администрации как орган личной верховной власти. Он остался учреждением дворцовым, помещаясь в «царских хоромах». Сохраняя заведование личной перепиской царя, он так разросся в своей деятельности, что она пестрыми и разнообразными нитями вплелась в общий ход управления. Значительна была его роль в дворцовом хозяйстве, тем более что царь Алексей и любил, и умел хозяйничать. Тайный приказ ведал его личные расходы и управление «собинными» имениями государя, его «потешными» и иными селами, выделенными особым интересом и вниманием Алексея Михайловича из общей массы дворцового землевладения; приказ этот ведал некоторыми из царских заводов и промысловых предприятий, закупкой и продажей царских товаров, делами царской благотворительности. Приказ по всем этим делам стоял под непосредственным руководством государя, у которого был в его «палатах» свой «стол»; личный состав приказа был хорошо известен царю Алексею, подбирался по испытанному доверию. Естественно, стал этот приказ центром всех отношений, какие вытекали из воззрений московского общества и самого царя Алексея на личную роль государя в государственной жизни. По воззрениям этим царь стоит не во главе правительственной администрации, а вне ее и над ней. Как помазанник Божий, он призван быть источником не права только, а всякой правды, милости и справедливости. Устанавливая своей властью законы и распорядки, которым все обязаны безусловно повиноваться, сам он руководит деятельностью государственного механизма, не связанный ее формальным строем и внешними нормами. Пусть сам он в человеческой ограниченности недостоин быть на земле «солнцем великим или хотя малым светилом», но «сердце царево в руце Божией», и в деле «Божием и государевом», когда нужно, «Бог царя известит». И сам он, и его подвластные обязаны крепко верить в особое руководительство царской волей, государевым смотрением свыше. Развитие приказной системы управления только по видимости давало в руки носителя верховной власти орган, предназначенный быть покорным исполнителем царских предначертаний. Учреждения приказного типа росли и по числу, и по значению, получая характер самостоятельной силы, со своими интересами и традициями, к которым и население, и царь Алексей Михайлович одинаково относились с справедливым негодованием. С резким укором поминал царь Алексей «московскую волокиту» и «злохитренныя московския обычья», в корень искажавшие царское «разсуждение в правду». Он стремился быть не главой только, а и душой управления и видел и чуял, что оно идет своими путями, ускользая от его подлинного руководства и наблюдения. Оставалось одно: опираться на преданных, хорошо знакомых надежных людей и давать своей властью, личным вмешательством вне порядков приказного строя опору нарушенной правде и государственной пользе. Царь Алексей берет на себя, по отношению к боярам, природным слугам своим, роль наставника, воспитателя и ищет в них сотрудников, на которых можно бы положиться, потому что они с ним связаны искренней духовной связью; не формальной службы требует он от них, а преданности личной, сердечной; всего дороже ему «их нелицемерная служба и послушание и радость к нему», и он «с милостью не вскоре приразится» к тому, кто ему «не со всем сердцем станет работать»; не только личные послания, но и официальные грамоты царя к боярам и воеводам обильны религиозно-нравственными наставлениями, нарушение которых – по убеждению царя – источник всех неудач в делах и неправедного их течения.