Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Итак, где же, помимо частных записок купца Д. Рукавкина, содержится информация о санкциях, введенных Неплюевым? Лишь косвенные упоминания в документах, касающихся миссии Гуляева и Чучалова, позволяют судить о действиях или, скорее, намерениях оренбургского генерал-губернатора. Так, в указе[14], направленном этим дипломатам 3 мая 1754 г. он предписывает чиновникам передать хану, что «Российскому же государству из того, ежели вам какой вред и каравану растощение причинят, великого ущербу сделать не могут, но сами свой интерес потеряют» [Гуляев, Чучалов, 1910, с. 83]. Кроме того, Неплюев в том же указе отмечает, что «приезжие сюда хивинские купцы далее Оренбурга не ездят» [Там же, с. 84], что, вроде бы, дает основание сделать вывод об их задержании, но такая практика существовала и ранее, как показывает вышеупомянутое послание хивинского хана Каипа императрице Елизавете Петровне. В своем же официальном донесении Коллегии иностранных дел о результатах миссии Гуляева и Чучалова генерал-губернатор ни слова не упоминает о своих действиях в отношении хивинских купцов.

Вышесказанное позволяет сделать вывод, что И. И. Неплюев, по-видимому, решил просто пригрозить хивинскому хану негативными последствиями его действий для его собственных хивинских купцов, тогда как самих санкционных мер он на самом деле не предпринял. Это в полной мере объясняет отсутствие каких-либо документальных подтверждений введения им санкций против Хивы — раз фактически они не водились, то не было необходимости согласовывать их с Коллегией иностранных дел или императрицей.

Тем не менее, по-видимому, в глазах самих хивинцев угроза Неплюева выглядела вполне реальной, и хан, к этому времени сумевший восстановить против себя значительное число своих подданных, не мог себе позволить недовольства еще и со стороны хивинского купечества. Неудивительно, что он, если верить сведениям Д. Рукавкина, поспешил освободить купцов и чиновников и выплатить компенсацию за захваченные товары. В результате миссия завершилась довольно успешно, и ее участникам удалось достичь с ханом согласия по большинству проблем, для решения которых они были отправлены[15].

Попытку применить аналогичные санкционные меры касательно Хивы предпринял оренбургский военный губернатор П. К. Эссен, считавший, что пришла пора отказаться от политики мирной дипломатии и перейти к решительным мерам в отношении среднеазиатских ханств. В 1818 г. он направил в Петербург предложения наложить арест на хивинские товары, которые, как он считал, принадлежали большей частью самому хану и влиятельным купцам, а самих торговцев задержать, чтобы заставить власти Хивы прекратить поощрение нападений на русские торговые караваны [Ниязматов, 2013, с. 502]. Как видим, в данном случае ранее испробованный способ предлагался не для решения конкретной проблемы (освобождения пленных и т. п.), а как инструмент воздействия на Хивинское ханство с целью добиться изменения ее политики в отношении России. Вероятно, именно поэтому министр финансов Д. А. Гурьев, которому были переданы предложения Эссена, счел, что такие действия скажутся на торговле не только с Хивой, но и с Бухарой, и отклонил их, заявив, что убытки от нападений хивинцев на караваны гораздо меньше, чем возможные потери в случае отказа Бухары от торговли с Россией [Там же, с. 503].

Введение санкций против Хивы в 1836 г. имело, по сути, те же самые причины, но производилось совершенно иначе. Инициатором этих действий стал оренбургский военный губернатор В. А. Перовский. Уже вскоре после вступления в должность, в 1833–1834 гг., он убедился, что многие роды Младшего жуза продолжают признавать подданство хивинских ханов, совершают нападения на русскую пограничную линию, захватывают пленников, которых затем продают в Хиву. Кроме того, Несмотря на то что в соответствии с реформой 1824 г. в Младшем жузе был упразднен институт ханской власти, ряд влиятельных султанов-Чингизидов продолжали претендовать на ханский титул, что в глазах представителей российских властей являлось мятежом, тогда как хивинские ханы из новой, узбекской династии Кунгратов признавали их претензии [Юдин, 1896, с. 416–417].