Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Итак, как видим, договоры отразили лишь некие базовые принципы правового регулирования статуса российских торговцев в Бухаре и Хиве, хотя иногда российские чиновники в переписке со среднеазиатскими правителями апеллировали к их положениям и при рассмотрении конкретных дел. Так, начальник Амударьинского отдела генерал-майор Глушановский в послании к хивинскому хану с требованием взыскать с местных торговцев долг в пользу русского подданного С. Голохвостова, отмечал: «На основании статьи № 14 Мирного договора [т. е. Гандемианского договора. — Р. П.], Голохвостов, как русский подданный, должен быть удовлетворен прежде других кредиторов хивинских подданных» [Там же, оп. 1, д. 300, л. 39 с об.]. Тем не менее в большинстве же случаев конкретные правоотношения должны были регулироваться текущим законодательством, в том числе и частноправовыми актами. Однако, как известно, частноправовые отношения в Средней Азии (как и на всем мусульманском Востоке) строились на основе шариата, нормы которого уже не отвечали новым типам правоотношений, в том числе и в гражданско-правовой, договорной сфере. Поэтому властям среднеазиатских государств приходилось восполнять обозначившиеся проблемы с помощью собственного нормотворчества, но делали они это, опять же, в соответствии с консервативными многовековыми традициями тюрко-монгольских государств.

В результате все правовые действия по созданию и деятельности на территории Бухары и Хивы отделений российских фирм и банков, фактически представлявшие собой заключение договоров от имени властей с российскими предпринимателями, оформлялись в издревле присущем тюрко-монгольским государствам порядке: путем издания бухарским эмиром и хивинским ханом соответствующих указов-ярлыков. Так, например, именно посредством издания указа-ярлыка бухарский эмир стал «партнером» русского телеграфа в Бухаре, вложив в его создание 9 тыс. руб. и имея с каждого слова 10 коп. [Le Messurier, 1889, p. 164]. Аналогичным образом, в начале XX в. эмир личным распоряжением отвел резиденцию представительству компании «Кавказ-и-Меркурий» [Olufsen, 1911, p. 542]. В точно таком же порядке российские торговцы арендовали в Бухаре недвижимость под торговые конторы, склады, производство тканей и табак [Le Messurier, 1889, p. 176; Olufsen, 1911, p. 497], брали в разработку золотые копи, платя при этом эмиру роялти в размере 5 % от добычи и ренту за пользование землей [Norman, 1902, p. 295]. С санкции местных правителей российские торговые фирмы стимулировали развитие виноделия и виноторговли в Бухаре [Ibid., p. 295–296; Skrine, Ross, 1899, p. 382]. Торговля шкурами и мехами (в том числе и ввозившимися в Бухару) осуществлялась через российских дилеров, что нашло отражение даже в манифесте нового бухарского эмира Сейида Алим-хана (1910–1920), запретившего местным «доброжелателям» заниматься этой деятельностью в ущерб российским монополистам [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 2, д. 715, л. 49]. Таким образом, можно говорить о еще одном (помимо международных договоров 1873 г.) уровне регламентации статуса российских торговцев в конкретных правоотношениях — указах местных правителей.

Формально сохранив независимость Бухарского эмирата и Хивинского ханства, российские власти загнали себя в своеобразный юридический тупик. Имея полную фактическую возможность реализовать на территории этих государств свою политику в различных сферах (в том числе и в экономической), юридически они были вынуждены вести переговоры с местными властями, чтобы те официально согласились на проведение тех или иных мероприятий в политической, социальной, экономической или правовой сфере и оформили их с помощью собственных правовых актов. Нет нужды говорить, что подобный процесс нередко затягивался на долгие месяцы, а то и годы. Тем не менее подобные властные решения стали еще одним специфическим источником права: введение в действие российских правовых норм посредством издания указов-ярлыков бухарского эмира и хивинского хана, фиксировавших положения соответствующих российских нормативных актов. Отчасти чтобы продемонстрировать иностранным государствам (и в первую очередь Англии) независимость Бухары и Хивы, формально опровергая обвинения в их захвате и присоединении к России, отчасти чтобы поддержать престиж среднеазиатских монархов в глазах собственных подданных, российские власти соглашались на то, чтобы инициатива принятия подобных решений будто бы исходила от самих правителей Бухары и Хивы. Так, например, как уже отмечалось выше, в 1901 г. бухарский эмир «соизволил» санкционировать денежную реформу, включавшую равное хождение в эмирате бухарской теньги (тенге) и русского рубля и привязывание курса местной валюты к российской, что существенно укрепило позиции и российских предпринимателей в Бухаре. Аналогичным образом, когда российские власти решили построить в эмирате железную дорогу, соединяющую Бухару с Карши и Термезом, эмир издал соответствующий указ, в котором было «признано возможным разрешить» это строительство [Жуковский, 1915, с. 199].