Российский колокол, 2015 № 4

– Почему?

– Не хочу!

– Хочешь!

– По правде говоря, да.

– Но не пойдешь из-за меня?

– Мне с тобой в сто раз лучше, чем на любой охоте! И как вообще можно терять столь драгоценное для нас время ради забавы убивать зверьков?

– Тридцатое совсем близко. Ты сходишь, принесешь дичь, а я приготовлю фазана по-итальянски.

– Это как?

– Как у Гомера: «О том, как я буду готовить прекрасное блюдо, увидишь ты собственноглазно».

– Мы лучше купим фазана у Ирки, он любит делать kseft, то есть выгодные махинации, и ты зажаришь птицу на свой вкус!

– А можно мне пойти с тобой на охоту?

– Да ты что! Четверть суток на ногах по горам, по долам, а в завершение – грандиозная пьянка! Тебе просто не выдержать! Нет, мне куда приятнее все эти дни провести с любимой женщиной и осязать и ощущать ее на трезвую голову, а охотники не терпят абстинентов!

– Я посижу в каком-нибудь ресторанчике, пока ты будешь бродить с ружьем, а на вечеринку пойдем вместе – со мной ты много не выпьешь!

– Эта публика споит кого угодно!

– Женщина не должна лишать мужчину его любимого занятия!

– Мое самое любимое занятие – любить тебя!

– Давай позагораем, а потом продолжим этот разговор. Считай, что мы уже решили вдвоем идти на охоту!

– Давай не будем рисковать! Я доверяю солнечным лучам, но не настолько, чтобы бросить тебя голяком в сугроб.

– Посмотри: всюду голые!

– И нет ни одной на восьмом месяце! Да и мне нельзя простуживаться – не хватает на Vanoce, то есть Рождество, слечь в постель! Не надо нам никаких случайных болезней, а здесь – умышленный риск!

– По многим признакам ты любитель рискованных приключений!

– Только не сегодня! Мне-то что? Поднимусь пешком на гору Ештед, и из меня вся простуда вон, а ты?

– Я – закаленная, и горный загар нам просто необходим! Так что как хочешь, а мы раздеваемся!

– За бесполезностью спора побегу вниз и принесу спальный мешок.

– Ничего не надо! Лучше выбери укромную полянку, ну хотя б вон в той седловине.

– Я уже нашел: чуть ниже, справа от нас, скопились молодые елочки, они, как в русской сказке, ведут хоровод.

– Это же рядом! Пошли скорее!

Я раздвинул деревца, и мы оказались в белом замкнутом пространстве, где лишь сверху полыхал диск яркого солнца.

– Миленькая моя, становись вот на эту куртку и раздевайся! – скомандовал я.

– А ты помнишь, как я предстала перед тобой голенькая в отеле?

– Еще бы!

– А знаешь, как меня трясло?

– Я был потрясен твоим хладнокровием!

– Ты был невнимательным, потому что смотрел куда-то в потолок, а не на меня!

– Сейчас я это компенсирую!

– Я тебе не понравлюсь в таком положении, поэтому и волнуюсь!

– Ты будешь самой красивой женщиной, даже в восемьдесят лет!

– Почему в восемьдесят?

– Точно не знаю, но думаю, Пушкин в «Пиковой даме» описывает отвратительную наготу именно восьмидесятилетней графини, представшей взору молодого Германа. Ты уже прочитала это произведение?

– Еще не дошла.

– Советую не ложиться и не садиться, а все время стоять. Выдержишь?

– Выдержу! Видишь, какая я толстая?

– Вижу, какая ты прелестная! Тебе, как девушке в осьмнадцать лет, идет все! Я снова почти цитирую нашего великого поэта!

– Ты, наверно, знаешь его стихов в десять раз больше, чем Хьюза?

– Ошибка, как минимум, на два порядка.

– И ты сможешь мне все прочитать?

– С удовольствием, но позже.

Солнечные лучи пронизывали воздух и не только окрашивали, но и слегка согревали кожу. Главное, чтобы не было ни малейшего дуновения ветерка, тогда тепло от лучей проникает в мышечную ткань и разносится по телу. Но все же зимнего солнца недостаточно для обогрева теневой стороны туловища, поэтому во избежание переохлаждения надо равномерно подставлять им разные части тела, что мы и делали в течение полутора часов, пока светило не перевалило за естественную белую стену. Когда одевались, я не уловил на наших кожных покровах следов высокогорного загара, но, несомненно, он должен проявиться в ближайшие дни…

Спускаться с горы было совсем легко, потому что снег еще недостаточно утрамбовали малочисленные туристы, и нога, становясь на него, формировала естественную ступеньку и не скользила и не проваливалась. Через двадцать минут мы сели в машину и благополучно вернулись на дачу.

Дома я приготовил самые эффективные и самые вкусные согревающие напитки, и мы пили их, пока не вспотели. Лишь после этого я успокоился и перестал думать, что Магда могла простудиться.

А вечером я долго и блаженно «говорил» Александре много нежных и возвышенных слов. Дочь была уже большой, но я все время боялся сделать какое-нибудь неосторожное движение и толкнуть ее. Это был мой ребенок! И хотя я не испытывал к нему отцовских чувств, таких, как к Настеньке, все равно любил его, потому что он рос в чреве моей золотой и любимой Магды, потому что находился ежесекундно с ней, питался ее соками и создавал с ней единое и самое благодатное на земле поле.