Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Понятно, что для крепостнической России эта доктрина, у которой в Петербурге середины столетия появилось уже немало приверженцев, оставалась не более чем отвлеченной, умозрительной конструкцией. Проблема заключалась не только в том, что власть не позволяла обществу и экономике «саморегулироваться», но и в инфраструктурной отсталости экономики, в неготовности самого общества к самоорганизации и самодеятельности. Характерным примером может служить история с Нижегородской ярмаркой. В середине 1850-х годов под руководством Н.А. Милютина (тогда уже директора департамента) правительство разработало целый ряд мер по рационализации торговли на этой крупнейшей в империи «рыночной площадке». Здесь в порядке эксперимента организовали торговую биржу с маклерами, коммерческий банк для кредитных операций и т. п. Однако, посетив ярмарку в 1857 году, Милютин – уже зрелый, сложившийся государственный деятель – был глубоко разочарован. «То, что я видел в губерниях, поколебало много последних иллюзий, – сообщал он брату. – Я пожил на ярмарке, которую недаром называют всемирным торгом, где устанавливаются цены на целый год, где решаются экономические интересы чуть ли не целой России. И что же? Миллионные дела решаются точно так же, как мелкое барышничество… Все предано случаю, взаимному надуванию, кулачеству… отсюда отсутствие всякой гласности, всякой правильности, всех удобств, которые считаются первою потребностью рынка». Предложенные Милютиным улучшения оказались невостребованными, и он, вынужденный признать их непригодность, отозвал из Государственного совета уже подготовленный законопроект.

Воплощение другого, более раннего реформаторского проекта Милютина также имело далеко не однозначные посылки и итоги. В 1842 году Николаю Алексеевичу фактически поручили разработку новых оснований устройства управления городским хозяйством (пользуясь современными терминами – муниципальной реформы). Созданные еще Екатериной

Великой учреждения (императрица считала, что городами должны управлять «городские» сословия – купцы, мещане и ремесленники) к этому времени в полной мере продемонстрировали свою мертворожденность. Предложения Милютина, реализованные после 1846 года (правда, не во всей империи, а лишь в Петербурге), были достаточно скромными. К участию в Городских думах (Общей и Распорядительной) допускались дворяне и почетные граждане, обладавшие в городе недвижимостью, повышался имущественный ценз, а значит, способность выборных реально участвовать в обсуждении дел. Примерно 6000 горожан выбирали из своего состава 600–700 гласных Общей думы и 12 депутатов – Распорядительной. При этом министерство и не думало доверять выборным всю полноту власти над городом: функции самоуправления в значительной степени оставались формальными, а само оно было поставлено под полный контроль правительства. Тем не менее заинтересованность выборных в городских делах серьезно выросла, а за Милютиным закрепилась совершенно не заслуженная им слава «красного». Бюрократов «старой школы» пугали само наличие многолюдного представительства и его «несовместимость с самодержавием», многих дворян оскорблял его чрезмерный, как им казалось, демократизм и при этом – «зависимость от бюрократии».

На самом же деле в основе реформы лежало желание улучшить качество управления и одновременно пробудить, расшевелить общество, не затрагивая при этом основ существовавшего административного порядка. Как и во многих менее масштабных милютинских проектах николаевской эпохи, в этом в полной мере проявились его качества профессионального бюрократа новой генерации: прагматизм, основательность проработки информации, отсутствие сословно-классовых предрассудков, оперативность, умение сформировать команду единомышленников и опираться на нее. Это последнее качество заслуживает особого внимания. Каким образом в недрах консервативной, стагнирующей системы сложился целый слой людей, прогрессивно мыслящих, понимающих необходимость перемен и при этом не склонных к тотальному ниспровержению существующего порядка, словом – слой реформаторов? Этот вопрос привлекал и продолжает привлекать внимание исследователей. Появились ли они благодаря или вопреки системе, представляли ли в ней маргинальный элемент или являлись авангардом бюрократической элиты? Ответить однозначно едва ли возможно, однако ясно, что реформаторская генерация появилась не случайно; что стала она не совокупностью одиночек, а именно слоем людей с близким мировоззрением, уровнем образования и социальным статусом; что выросла она в рамках не одного, а многих столичных ведомств; наконец – что ее представители не замыкались в пространстве петербургских канцелярий. Способом выйти за их пределы служили командировки в провинциальную Россию и реальное знакомство с условиями народного быта.