Развивая мысль о грозящей России «неизбежной катастрофе», Голицын указывал на невозможность предугадать, «в какой форме она воспоследует», но отмечал «неотвратимое»: «…раскол между правительством и обществом, т. е. образованною его частью, дойдет до полного обессиления первого и отвержения второго. Вследствие этого выступит третья сила, т. е. массы, народ, и выдвинется она на первый план. В этом репрессиями ничего не поделаешь, еще менее – реакцией». Анализируя ситуацию, Голицын еще в 1908 году приходил к выводу о том, что «существующий у нас режим ведет… к извращению всего, к анархии» и что «проводники и носители его действуют исключительно из чувства самосохранения». В то же время «союзником и пособником их является само общество, впавшее в апатию, оробевшее, смутившееся воображаемыми призраками, сбитое с толку и не знающее, за что ему ухватиться». В этих условиях князь не только «потерял веру в достижение – по крайней мере, скорое – своих конституционных идеалов», но и предупреждал о последствиях «глухой борьбы» между обществом и правительством («неумелой с той и другой стороны»), о «выходе наружу самых вредных элементов общества, всяких проходимцев», которые могут «наделать таких дел, что не опомнишься: найдись теперь предприимчивый человек, и он повернет все вверх дном»; «на почве разлагающейся, деморализованной ничего создать нельзя, и элементам революционным – с одной стороны, хулиганским – с другой будет где себя показать. Удивляюсь я тому, что никто, по-видимому, об этом не помышляет».
В начале 1909 года, предвидя «в близком будущем нашествие немцев», В.М. Голицын предрекал в результате этого «полный наш разгром» и вновь делился в дневнике предчувствием: «Неужели останется только революционный путь для спасения?» При этом, по его мнению, «безумная реакция» приведет «не к революции в общепринятом смысле этого слова, ибо мы и для этого показали полнейшую свою несостоятельность, а последует постепенное, но быстрое гниение, которое кончится внезапным падением… как падает здание на деревянных столбах, когда столбы эти подгнили».
В 1909 году Голицын не видел «ничего неправдоподобного» в слухах о готовившемся дворцовом перевороте, поскольку «трудно описать, до чего выросло за это последнее время общее разложение – в правительстве, в обществе, в партиях». А «обычная фраза, сама по себе довольно-таки пошлая, что „так продолжаться не может“, теперь имеет глубокий смысл, как нельзя лучше характеризующий переживаемое время» и указывающий на то, что «исхода этого мы не увидим, пока не изменится режим…».
В апреле 1909 года В.М. Голицын «с захватывающим интересом» следил за событиями в Турции, где младотуркам удалось свергнуть султана Абдул-Хамида II, а в начале июля 1909-го – за событиями в Иране, где был низложен шах Мухаммед Али, к власти пришло либерально настроенное правительство и была восстановлена Конституция («Как это поучительно для тех, кто нарушает ими же данную Конституцию, и как это показывает, что Конституция, как бы несовершенна она ни была, все же выше всякой, самой даже неограниченной власти»). В июле 1909-го еще одним («четвертым по счету», считая более ранние события в Португалии) «доказательством того, что Конституцию нельзя безнаказанно нарушать, как бы ни казались основательными поводы к тому», князь считал «крупные события вроде всеобщего восстания» в Испании («трон зашатался»). «Происходящее в Испании еще раз доказывает, что при правильной Конституции народ высказывается через представительство, а при отсутствии такового это делается на баррикадах», – констатировал Голицын.