Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Размышляя над упомянутыми зарубежными событиями, В.М. Голицын склонен был считать их «примером, достойным подражания и у нас» («одного щелчка, но умелого и искусного, довольно, чтобы ненавистный режим наш рухнул»). Вместе с тем он вполне осознавал серьезную преграду на пути переустройства России: «Вся беда – наша некультурность!» При этом, по его словам, «правительство всеми мерами старается затормозить стремление людей к культуре и просвещению, прикрываясь, однако, громкими, но лживыми фразами, ибо оно понимает, что с просвещенными массами народа ему не справиться». Отсюда – колебания в настроении Голицына: оптимизм, вера в возможность устроения жизни в России «на началах правды и свободы» зачастую сменялись чувством безысходности. «Когда же дорастем мы до сознания, что народное образование, просвещение, культура есть самая жизнь народа, ее сущность?» – с болью в душе Голицын не раз задавался риторическим вопросом. Особую тревогу у него вызывали такие российские проблемы, как правовой нигилизм; «полный застой у нас знания, науки, просвещения, прогресса» под влиянием революции («Все свелось у нас к полемике, даже к пасквилю, к „платформам“ и партийным вопросам и интересам»); распространенное в массах отрицание ценности образования и культуры («Отцы наши прожили без знания, так и мы благополучно проживем без него»); отсутствие кадров для государственной и общественной службы, которые отвечали бы требованиям современности («Наши государственные „мужи“ – по большей части люди, случайно попавшие на ту или другую должность и заботящиеся прежде всего об этой должности и о сохранении ее, а не о деле, которое с нею сопряжено»; «Ничем не разобьешь слепоту государственных „мужей“, всегда думающих, что Россия для них, а не они для России»; «Люди моего поколения вовсе не пригодны к какому-либо плодотворному, созидательному труду, у нас не хватает умения приложить к делу свои руки, и мы ограничиваемся рассуждениями о нем… да и в молодежи что-то мало видно обещающего…» «Целое поколение – а может быть, два или три – должно отжить и исчезнуть, должно уступить место другому, более состоятельному и иначе развитому, дабы достигнуто было усовершенствование жизни вообще, о котором лучшие умы мечтают».

«Я больше не верю в политический прогресс у нас, в достижение идеала строя, по крайней мере в скором времени, пока мы не перевоспитаем себя коренным образом», – выступая с этим признанием в 1908 году, Голицын предлагал начинать «с развития самодеятельности как в обществе, так и в личности», «напрячь все свои силы на образование в самом широком смысле этого слова», поскольку «это – единственный путь для подготовления будущего и – скажу даже – для спасения. Всякие иные задачи помимо этой бесцельны».

«Что за ничтожество наша политика рядом с наукой, со знанием! – эта мысль постоянно звучала на страницах дневника Голицына. – А мы, пигмеи, увлекаемся ею, воображая, что эта политика должна чему-то служить, что-то одушевлять, быть даже конечною целью всякого человеческого труда. Пора бы отказаться от подобных взглядов, пора бы выбросить политику за борт ради знания и саморазвития, ради культуры своей собственной и общей. Только во всеоружии этой культуры можно людям властвовать и над политикой». Вызвать в народе «стремление к свету знания, к культуре, искать пути к удовлетворению его» – в этом Голицын видел «громадную задачу» наших «лучших людей». Важным условием успеха он считал, наряду с обеспечением широкого доступа к образованию, внедрение в массовое сознание мысли о единстве науки и жизни («Наука без связей с жизнью есть отвлеченность, а жизнь без науки не жизнь»), а также преодоление внутреннего сопротивления среды (причем не только в крестьянстве) распространению просвещения: «Печально не отсутствие самого знания, недостаточность его, а отсутствие сознания потребности его. Общество, несущее это в себе, обречено на бессилие». «Культ науки, знания» должен служить у нас основой жизни как частной, так и общей» – развивая этот тезис, князь ссылался на опыт англичан, немцев и французов, занявших «первое место в области науки, мысли, художества» исключительно благодаря постановке во главу угла «культуры, зиждущейся на самобытном сознании и на свободе мысли и труда». Убежденный в том, что без широкого развития культуры, науки и образования у России нет будущего, он всерьез обдумывал проект создания в стране «вместо политических партий, союзов, кружков» «всероссийского союза или общества во имя развития знания, просвещения, культуры» – причем как организации «в самых широких размерах, с самою обширною программой и без примеси политики».