Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Несмотря на пессимистичное настроение, В.М. Голицын приветствовал обнадеживающие «проблески зари новой эры». «Историческим днем» князь называл начало работы I Думы. В связи с этим он считал «крупным промахом правительства» его отказ от объявления политической амнистии («чиновники не поняли, как этим они скомпрометировали Государя»). «Что за слепота там! Что за ничтожество сам-то!» – реагировал Голицын на отказ царя принять депутацию Думы с ответным адресом на тронную речь. С тревогой он наблюдал за реакцией Думы на декларацию правительства от 13 мая 1906 года, возлагал надежду на «новое министерство» с участием народных представителей. «Положение таково, что выхода никакого не видишь, кроме честной и добросовестной политики правительства, но на это пока надеяться трудно», – беспокойство за судьбу страны в тот период перемежалось в дневнике с серьезным беспокойством за будущее семьи в связи с волнениями крестьян в их имении в Тульской губернии. Голицыну пришлось лично участвовать в урегулировании этого конфликта (хотя не обошлось без вызова «драгун» для наведения порядка). В конце июня он отмечал опасную тенденцию («разочарование Думой»), таившую угрозу «водворения либо правительственной, либо революционной реакции». Несмотря на «антиконституционный шаг» Думы («непосредственное обращение к народу»), Голицын был поражен известием о роспуске нижней палаты, характеризуя Высочайший манифест 9 июля 1906 года как «набор пустых фраз и бестактных выражений». Решение правительства отложить созыв очередной Думы до февраля 1907 года он называл «глупостью», которая не может пройти «мирно и безнаказанно…».

«Пошли опять репрессии, гонения, аресты, словом, восстановление прежнего режима, который так плодотворен был для нас и так умел обеспечить личность и собственность», – с грустной иронией бывший московский городской голова в который раз проводил мысль о бесполезности «всякого рода охран». С негодованием реагировал он на распространенное мнение о том, что «нам нужна сильная власть»: «Нет, не власть нужна. А нужны головы, которые умели бы руководить этою властью, а их-то у нас нет, и вдобавок ни в каком лагере». В конечном итоге последствием «безумного режима, так преступно проявившегося по отношению к I Думе», Голицын считал и приход к власти большевиков в 1917 году. «Если бы послушались I Государственной думы и пошли по указанному ею пути, мы не видели бы того, что теперь происходит», – записал он в дневнике 16 ноября 1917 года.

Голицын считал ошибочным подписание Выборгского воззвания бывшими членами I Думы, поскольку тем самым они дали повод к устранению их от будущих выборов: «Как, однако, мало в нас истинно государственного ума, даже в лучших людях!» Впоследствии он характеризовал судебный процесс над «выборжцами» как «торжество петербургского чиновничества над лучшими людьми России, над идеей правды и свободы». После роспуска I Думы, приветствуя в очередной раз слухи о привлечении в правительство общественных деятелей (граф П.А. Гейден, М.А. Стахович, Н.Н. Львов и др.), Голицын вместе с тем слабо верил в «успешность их миссии»: «На первых порах им представится дилемма: вступить в борьбу либо с обществом, стремящимся к свободе, либо со „сферами“, отрицающими эту свободу, и эта дилемма парализует их деятельность».

Под впечатлением «ужасного покушения на министра Столыпина» 12 августа 1906 года Голицын вновь выражал категорическое неприятие террора, убежденность в том, что «фанатизм какого бы то ни было рода и как бы и в чем бы ни проявлялся он, есть уродство, безумие, даже преступность». «Нельзя не удивляться тому, что у нас как будто не видят истину, где-то так прекрасно высказанную Толстым, – истину, по существу своему неопровержимую и всецело подтверждаемую историей, – что насилие никогда не побеждает зло… оно всегда бессильно в области положительных идеалов, и не только в смысле борьбы со злом, но и в насаждении блага», – заявлял он.

В.М. Голицын отмечал характерную черту общественной атмосферы в период после роспуска I Думы – утрату веры в будущее многими современниками, «разрыв между монархией и народом»: «Если народ и боготворит царя, то только как отвлеченную идею, а не как носителя власти». Он не видел ничего удивительного в том, что «общество, народ враждебно настроены по отношению к правительству»: «А что оно делало в течение 40 лет, кроме давления, стеснения, эксплуатации всякого рода и приключений в виде войны?.. Как же могла на этом создаться привязанность к правительству?»