Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

«Мы теперь очутились в революции и контрреволюции, и столкновение их друг с другом может быть чрезвычайно опасным», – записал В.М. Голицын в дневнике 22 октября 1905 года. Он сомневался в способности С.Ю. Витте («при всем его уме и даровитости») справиться со стоящими перед властью задачами: «Желающих помогать Витте не оказывается, а врагов много, и сплотились они». В ноябре 1905 года возможный выход из создавшейся ситуации виделся ему в том, чтобы «заседающему еще земскому съезду поехать in corpore в Петербург и составить из себя, под председательством Витте, подготовительную Государственную думу, хотя бы только для производства выборов и для успокоения всякого рода движений».

Тогда же, потрясенный расправой над восставшими моряками («ужасные севастопольские события»), Голицын характеризовал положение в стране как «полную анархию» («там вверху совсем потеряли голову»), высказывал солидарность с мнением Д.Н. Шипова о «полной беспрограммности правительства». Осуждая правительство, князь в то же время был настроен весьма самокритично и не раз признавался в дневнике: «Многое, что вижу я теперь, для меня совершенно непонятно… Одни говорят, что начинаются умиротворение и усиление власти, другие – что начались анархия и разложение, и обе стороны, быть может, по-своему правы!» Подчеркивая трудность «распознавания действительных требований жизни», для чего «нужны разум, окрашенный культурой, чувство, освещенное разумом», Голицын был убежден в необходимости для всех, и прежде всего для правительства, не «пребывать в иллюзиях», а «прямо и откровенно сказать себе, что начинается новая жизнь, общественная и государственная, наступают новые формы ее, к которым всем следует приспособляться, а не вести с ними бесплодную борьбу…»

«Безрассудность – с одной стороны, преступная несостоятельность – с другой», – так характеризовал он события, связанные с вооруженным восстанием в Москве в декабре 1905 года, приходя к выводу о том, что события эти «как нельзя лучше сыграли на руку реакционной части высших правительственных сфер, которым не надо искать теперь оправдания для всякого рода репрессий и задержки преобразований, не только предположенных, но даже и объявленных». «Досада берет, когда чувствуешь свое бессилие чему-либо помочь, в чем-либо принять участие», – записал Голицын 13 января 1906 года.

Откликаясь на уговоры соратников «выйти из затворничества», В.М. Голицын в то же время признавал, что «при общем разладе» партий, кружков и т. д. «трудно что-либо сделать». Констатируя «измельчание партий на кусочки, и притом не без участия личных интересов и стремлений», князь считал отсутствие солидарности «одним из признаков недостатка нашей воспитанности гражданской, гуманитарной или общественной»: «Мы основываем коллективные учреждения ради известных целей… мы расточаем громкие фразы о единении, общности целей, стремлений, интересов, а все же всегда и во всем остаемся чуждыми друг другу… Никому из нас нет никакого дела до другого, пока этот „другой“ или эти „другие“ самим нам не нужны для наших индивидуальных нужд и интересов. Равным образом в деле проведения в жизнь своих политических и социальных идеалов мы все идем врозь». Он обращал внимание на противоречие, лежащее в основе общественной жизни: «Теоретически вполне сознаем, что единение, братство, согласие должны быть коренным законом для людей в жизни их частной, общественной, народной. Но когда дело идет о практической действительности, мы считаем идею этого единения утопией и все свое бытие – частное, общественное и народное – основываем на борьбе, вражде и соперничестве». «Мастера мы судить, критиковать сделанное другими, даже насмехаться над этим, а создать положительное, свое собственное – этого мы не умеем»; Голицын замечал, что «нигде это так не очевидно, как в деятельности современных политических партий». По его наблюдению, «мы не миримся с мыслью, что прежний строй России исчез навсегда», что придает деятельности партий «какой-то отрицательный характер, ибо одни хотят воскресить мертвое, другие же борются против того же мертвого», а в результате «бесплодные старания – с одной стороны, столь же бесплодная критика и борьба – с другой не в силах что-либо создать в положительном, реальном смысле». «Наши партии оказываются сильными в отрицании ненавистного или враждебного им, во взаимных пререканиях и т. д. Спрашивается: если которая из нас призвана была бы к власти, что будет? Прежде всего будет гонение на всё, что не подходит под ее понятия, затем она уперлась бы в стену, которая отделяет ее от беспредельно широкого поля положительного труда и которую она соорудила сама». В итоге Голицын приходит к выводу о том, что «правительство и враждебные ему партии одинаково забыли Россию, и все деяния той и другой стороны отодвигают ее назад, подтачивают ее. Благодаря этому вся жизнь ее остановилась и даже пошла назад…»