Российскою землей рождённый

— Рыбный ряд! Ужотко заночуем во дворе на возах. Ишь, забор какой высоченный, нас и не продует. На раньи семужку сгрузим подрядчику, мошну подобьем, поотдыхаем да погуляем. А послезавтра, чуть свет, в обрат!

Савелий застучал в ворота. Никто не открывал. Только залаяли псы. Он заколотил сильней.

— Кто там? — раздался сонный голос.

— Отворяй, Петряй!

— Да кто такой?

— Дядя Савелий с Архангельска-города.

— Архангельский город — всему морю ворот. Открываю!

— Вам смех, а у нас в лаптях снег! Принимай гостей!

…Михайло проснулся. Где-то совсем рядом басовито гудел колокол. Другой вторил ему коротко и отрывисто, как собачий лай. А еще дальше малиновым перезвоном заливался, поди, целый десяток колокольцев.

Савелий с каким-то рыжим мужиком копошился у возов.

— Вставай, детина, пора! — улыбнулся он Михайле.

Михайло бросился помогать. Тяжелые рогожные мешки с мороженой рыбой спускали в погреба. Из приоткрытых дверей конюшен поднимался пар. Там кивали головами сытые, отдохнувшие за ночь лошади.

Над причудливо разукрашенными снегом деревьями с гортанным криком носились вороны. Через проем соседней колокольни было видно, как спускался по крутой лестнице отзвонивший пономарь.

— Ну, голубь, — сказал Савелий, — поди умойся, пожуй рыбки да иди Москву смотреть. И дорогу примечай, не заблудись!

— Москва бьет с носка! — бросил рыжий уже знакомую Михайле поговорку и громко захохотал.

По голосу Михайло догадался: это тот, который вчера ворота открывал.

По Красной площади сновало множество людей. Тут и там теснились лавчонки. Выглядывая из них. как скворцы из скворечен, продавцы на разные голоса зазывали прохожих, расхваливали снедь и питье, предлагали горячий сбитень, пироги и рубцы, студень и оладьи, квас и брагу.

Нищие гнусавыми голосами пели Лазаря[17], клянчили подаяние, выставляя напоказ язвы и раны. Многие сидели прямо на снегу, поджав босые ноги. Поодаль в открытых гробах коченели покойники, а возле, то и дело молясь и кланяясь, старцы собирали медяки с сердобольных душ на отпевание и погребение. Нищим и мертвым никто не дивился.

И тут вдруг глянула на Михайлу церковь такой несказанной красоты, что он вздрогнул и остановился. Уж до чего наряден и затейлив был Кольский острог с его девятнадцатью чешуйчатыми главками, но и он померк перед этим дивным созданием рук человеческих. Купола большие, разноцветно украшенные, и ни один не походил на другой, но один к одному был подобран. Величаво выступало могучее сооружение…

Через Спасскую башню Михайло вошел в белокаменный город — Кремль. По Соборной площади, кучно держась друг возле друга, прогуливались чужеземцы в завитых париках и теплых чулках. Таких людей, купцов заморских, видывал он в Архангельске.

Долго бродил очарованный Михайло по Кремлю. Зашел в самый большой собор и зажмурился от света и великолепия — блеска свечей, лампад, позолоты. Откуда же так много света в храме? Взглянул наверх и понял: потоки его струились из купола и огромных окон. Велико, знать, было мастерство древнего зодчего!

В другом соборе его восхитили полы, выложенные плитами из какого-то особого камня, темно-красного, с переливами. Он на редкость удачно сочетался с росписью, которой были покрыты все стены, своды и столбы. Шла служба. Строго и стройно пел хор.

Возвращаясь на Красную площадь, Михайло повстречался с новым чудом. На мгновение ему показалось, что сверху словно падают какие-то удивительно звонкие капли. От больших часов на башне будто лились мелодичные, неслыханные звуки, отчего в сердце возникло предчувствие чего-то радостного…

У башни на мосту он увидел двухэтажный дом с высоким подклетом[18] и необычной вывеской: «Библиотека». Озадаченный незнакомым словом, остановился.

— «Библиотека», — повторял он про себя, — «библиотека»…

Что же сие означает? Слово идет вроде бы от библии. Может, здесь библии — приходи, читай? Нет, ведь это не церковь. Да и не идет туда никто…

На крыльцо библиотеки вышел человек в щеголеватом дубленом полушубке и белых с красной оторочкой валенках.

— Заходите-ка сюда, — сказал он.

Михайло обернулся, но близко никого не было. Стало быть, это его приглашали так уважительно. Он несмело поднялся по широкой лестнице. Незнакомец, ласково тронув его за рукав, проводил внутрь дома.

Вот где были книги! И совсем не такие, как у раскольничьего старца, а печатные, вроде арифметики и грамматики. Они грудами лежали на столах, на чисто вымытом полу, теснились на полках. Некоторые стояли на особых подставках; хозяин библиотеки, наверно, дорожил ими и хотел показать их лицом.

Он явно любовался растерянностью Михайлы. Узнав, что юноша пришел пешком из архангельских краев, чтобы учиться наукам, очень тому удивился. И тут же посоветовал:

— Есть тут в Сухаревой башне Цифирная школа. Готовит в Школу навигацких и математических наук, что в новой столице. С Рыбного ряда пойдете через Лубянку по Сретенке, вон в ту сторону. Да Сухареву башню всяк знает, а язык до Киева доведет. Не. выйдет с Цифирной, в Спасские Школы подайтесь.

— Мне бы в академию…