Росток

— Еще не все! — многозначительно пообещал Душин. — Чувствительность восприятия органов к влиянию среды, что наиболее важно для выживания организма, приближается к уровню отдельных квантовых процессов. И вот уже мы вплотную подошли к своим профессиональным интересам. Механизмы усиления таких процессов. Роль нервных сигналов... Я тут вспомнил Нильса Бора не случайно. «В существовании и эволюции живых организмов мы имеем дело с выявлением возможностей природы, к которой принадлежим, а не с результатом экспериментов, которые мы сами можем провести».

— По-вашему, выходит, что возможности природы, выявленные в возникновении сознания человека, и осознание этих возможностей противоположны... Простите за неуклюжую формулировку. — Григорий внимательно посмотрел на Душина, считая, что загнал его в угол.

— Я подобного не утверждал! — посуровел Душин. — Это уже ваша интерпретация... Когда мы имеем дело с явлением, поведением настолько сложным, что их описание требует прибегнуть к самоанализу со стороны отдельного живого организма, тогда появляется понятие сознания. Прежде всего слово «сознательный» целесообразно отнести к опыту, могущему удержаться в памяти. Более или менее полное отражение, сколок, или, как сейчас говорят, модель окружающего мира, в которую составной частью входят эксперименты... Нет никакой противоположности! Есть цельность и отдельные ее проявления. Осознанный опыт и физический эксперимент не тождественны, но и не противоположны.

— Хорошо. Все, что вы говорите, можно полностью отнести к деятельности мозга, — сказал Чуб, выковыривая несгоревший табак из трубки. — Всякий осознанный опыт можно считать остатком следа какого-нибудь процесса в организме. Тут мы видим или угадываем подвижность, изменяемость, взаимодействие многих нейронов, принимающих участие в запоминании. В отличие от клеток или структур, связанных с продолжением вида, рода, отдельного индивида. Противоречие?

— Вовсе нет! — спокойно парировал Душин выпад Чуба. — Всего-навсего диалектическое единство одного и того же явления. Проявление жизнедеятельности и запоминание — они родственны, хотя и лежат в разных плоскостях нашего бытия. Наших толкований. Знаний, наконец.

— Вы уклоняетесь, как мне кажется, — заметил Гнат, протягивая руку за бутербродом. — Я предвижу, что вы приберегли какой-то сюрприз, чтобы скосить нас наповал.

— О, чего-чего, а сюрпризов хватит на всю нашу жизнь, как бы она долго ни длилась, — вздохнул Григорий.

— Сказанное следует воспринимать как глубоко личное? — с невинным видом поинтересовался Душин.

— Пожалуй что так, — неохотно согласился Григорий, и в его воображении возникла опечаленная Аида. — Есть тут кое-что от личных переживаний... Немного... Лучше истолкуйте как обобщение. Я имел в виду самого большого и самого проникновенного для всех эпох мудреца — время. Оно лечит раны, подсказывает решения, направляет на пути праведные или грешные, ему подвластен самый ценный дар — дар забвения.

— Э, Григорий Васильевич, тебя потянуло на лирику. Уж не дать ли тебе два дня для посещения супруги, чтобы ты высказал ей все свои боли? — пошутил Душин.

— Если он поедет, то уж точно не к жене, — засмеялся Гнат. — Жена никуда не денется, а для зазнобы время может стать решающим аргументом.

— Время... В который уже раз я слышу о времени! — улыбнулся Душин. — Действительно, древние и средневековые поэты воспевали его как самого искусного лекаря душевных ран. Влюбленные рассматривали его несколько иначе. Для одних оно было палачом, для других — спасителем. Пожилые люди умоляли, чтобы оно шло как можно медленней, молодые, наоборот, пришпоривали его, гнали галопом. Исследователь раскладывал время на мелкие отрезки, иногда не видя ни конца ни края его течению... Ну и еще, и еще... Но что же такое время?

— Период вращения Земли вокруг Солнца в течение трехсот шестидесяти пяти дней, — уверенно заявил Чуб. — В течение каждого из этих дней биологические часы, где-то вмонтированные в организм, заставляют нас засыпать и просыпаться, принимать еду и ходить на прогулку, заниматься делами и отдыхать.

— Слишком утилитарно. Вводить категорию времени для физических и физиологических отправлений такого провидца будущего, как Гнат Чуб? Извините! Хоть он и настаивает на этом.

Острота Григория была одобрена смехом и аплодисментами.

— Эйнштейн говорил о пространственно-временной категории как об одном из измерений... — неуверенно отозвался Гнат.

— А для вас, для физиков, для исследователей, что такое время? — поднял руку Душин. — Молчите? Так дружно молчите, что я мог бы подумать, будто вы сговорились... Нет-нет, не подумаю. Вы просто не знаете ответа.

— Вы знаете? — в упор спросил Григорий, поглаживая свой колючий ежик на голове.

— Тихо! — воскликнул Гнат и встал. — Слышите? Трещит... Это у Григория Васильевича с волос стекает электричество.

Довольный тем, что отплатил Савичу за «провидца будущего», Гнат сел.

— Время — такая же физическая величина, как и материя, как энергия, — понизив голос и этим подчеркивая весомость своих слов, сказал Душин.