Плохой приметой считалось срубить угол и обнаружить в нем колоду карт — это вело к скорой неудаче. И уж совсем кошмар — обокрасть горбуна, будь то умышленно или неумышленно. После этой кражи неудачи должны были преследовать вора до самой смерти. Сколько воров — столько и предрассудков.
Клюква в елее
Это в нынешнее время эта категория воров перешла в ранг малоуважаемых, чуть ли не помоечных. Воровской мир, оказавшийся в советское время вместе со всем населением страны отделенным от церкви, напротив, обрел особую, часто напускную религиозность. Хотя при этом постулаты «не убий, не укради, не желай жены ближнего твоего и ничего, что у ближнего твоего» совершенно не смущали честных босяков.
На «клей» идут с молитвой, грабят с божбой, за решеткой осеняют себя крестным знамением и усиленно посещают тюремные церквушки. По данным ФСИН, ныне от 70 до 84 % заключенных тюрем и колоний считают себя верующими.
Поэтому и воров, покусившихся на церковные ценности, в советское время начали считать утратившими свое воровское достоинство, а за решеткой в лучшем случае помещали на нижнюю ступеньку арестантской иерархии.
В романе Владимира Высоцкого и Леонида Мончинского «Черная свеча» есть такой диалог двух заключенных: «С Юртового пришла ксива: на Крученый привалил церковный вор. Грабил храмы на Псковщине, кончал в селе батюшку с попадьей, а блатует как честный вор.
— Зачем лишний базар, Никанор Евстафьевич, неужели мы допустим, чтобы церковный вор хилял за вора честного?.. Он нагреб себе беды на две смерти».
Однако до революции, когда все население России было поголовно верующим, воры-клюквенники (на байковом языке клюквой называлась церковь за характерную форму куполов) были в чести. Храмы, синагоги, монастыри и мечети хранили под своими сводами значительные ценности и пожертвования, при этом сами порой не гнушаясь участием в коммерческих мероприятиях и даже давая деньги в рост. Да и само духовенство особенно ни в чем себе не отказывало, явно забывая о нестяжательстве.
Петр Великий в «Духовном регламенте» называл их «несытыми архиерейскими скотинами». У блистательного Николая Лескова (кстати, выходца из духовной среды) есть так называемые картинки с натуры под названием «Мелочи архиерейской жизни», в которых его няня уверяла, что «архиереи Христа распяли», а князь Петр Трубецкой орловского архиерея Смарагда (Крижановского) почтительнее «козла» никак не величает.
Соответственно, и блатной мир взирал на служителей культа как на носителей несправедливости, а самые циничные рассматривали церковное имущество как свою потенциальную добычу.
При этом в воровском мире был даже свой покровитель — святой Иоанн Воин, которому клюквенники молились перед кражей. Более того, у них существовало поверье, что необходимо заворовать на счастье, дабы удача не покидала в течение года. Заворовать в церкви нужно было либо в Благовещение, либо во время пасхальной заутрени. Зато украсть церковный потир (сосуд для причастия) считалось гнусным поступком, предвещающим несчастья.
Дореволюционные клюквенники сочетали в себе качества и налетчиков, и грабителей, и воров, и карманников. Причем действовали как с тонким расчетом, так и нахрапом. С оружием не расставались. У них не было комплексов по поводу применения его по отношению к служителям культа обоих полов.
Ростов и тут не был исключением. Мы уже говорили о трагедии архимандритов армянского монастыря Сурб-Хач Арутюна Аламдаряна, Адама Тер-Никохосяна, Вагана Тер-Григоряна. Но там работали не воры-клюквенники, а профессиональные налетчики, которым все равно было, кто перед ними. Нахичеванского вентерюшника Калинина архиерейский сан не смущал, анафема не пугала. Он пытал священника так же, как делал бы это с любым другим мирянином.
В 90-х годах XIX века беглый стрелец савотейный Дмитрий Моисеенко обчистил квартиру известного на весь Ростов и почитаемого на Богатяновке священника Покровского собора Лазаря Крещановского. Такое кощунство мог совершить только пришлый — отца Лазаря уважала богатяновская хевра, он не раз помогал местным «мазам». Да и не принято было на Богатяновке следить в собственном доме. Поэтому чужака вычислили сами и сдали полиции.
В 1901 году известный громила Михайла Ростовский со своей бандой совершил тягчайшее святотатство — убийство с целью грабежа в Старочеркасском женском Ефремовском монастыре.