Так, к казаку кубанской станицы Ивановская Мокию Колесникову заявились двое ходоков в монашеской одежде, представившиеся его жене Марии казначеем-монахом и дьяконом из Иерусалима. Богобоязненный Мокий гостей принял, но заметил, что до них уже были подобные — он им пожертвовал 13 рублей на богоугодные дела.
Пришельцы засуетились, закивали и ответили, что знают, мол, тех монахов. Но сами они не простые побирушки, а принесли Мокию за те 13 рублей «благодарственное письмо от светлейшего патриарха Никодима». Показали некую бумагу с затейливыми рисунками храма Гроба Господня, Воскресения Христова, Вифлеема, которая была якобы выдана патриархом на имя самого Мокия Колесникова. После чего похлопали казака по плечу, заявив, что тому на редкость повезло — получил благословение самого патриарха, и начали убеждать его сделать теперь пожертвование золотой чашей или деньгами, чтобы ему простились все его вольные и невольные прегрешения. На этот раз сумма пожертвования была запрошена куда выше — 500 рублей. Обрадованный персональным благословением Мокий почесал затылок, повздыхал да и согласился — сдал на Животворящий Крест.
Жена казака закусила было губу, но дьякон так на нее насел со Святым Писанием, что казачке пришлось из сундука доставать еще 200 рублей уже от себя. Параллельно казначей такого наплел Мокию за Азовский банк, что совсем одуревший казак вынул еще 300 рубликов на неугасимую лампаду.
Лишь через несколько дней знакомый армянин сообщил Мокию, что тот имел дело с известными аферистами: жителями Эриванской губернии Масесом Мусаянцем (казначей) и Аветисом Согомонянцем (дьякон). Они давно уже побирались по Ростовскому округу, продавая святые камни и крестики от Гроба Господня, выдавая взамен благодарственные письма от патриарха.
В канун нового, 1899-го, года в Таганроге была задержана аналогичная шайка монахов кавказского миссионерского монастыря, собиравших пожертвования. В городскую полицию поступил сигнал от настоятеля местного благочиния иеромонаха Мефодия о том, что в городе собирают пожертвования какие-то подозрительные иеромонахи. Конкурентов в благочинии церковники терпеть не желали.
Поэтому полицейский надзиратель Глухов поспешил в гостиницу Рафтопуло, где обнаружил двоих из них, предоставивших документы на имя иеромонаха Михаила и рясофорного послушника Василия Бочарова. Глухов оглядел нумер: на столе две бутылки водки, колбаса, табак — как-то не очень это вязалось с благопристойными служителями Саваофа, Сына Оного и Святаго Духа. Решил более пристально осмотреть вещи монахов. При обыске у послушника было обнаружено до десятка документов на разные имена и колода карт. При более тесной беседе, уже в околотке, тот объяснил, что он на самом деле — крестьянин Екатеринославской губернии Василий Гончаров. При архимандрите Исидоре проживал в монастыре, но был изгнан за предосудительное поведение.
А иеромонах Михаил — крестьянин Харьковской губернии Михаил Курьянов. Третий сборщик пожертвований под именем иеродьякона Аркадия оказался дворянином из Орла Николаем Гришановым, организатором фальшивой лавочки по сбору пожертвований.
Интересно, что по той же схеме в июне 1906 года в Ростовском округе орудовали двое мошенников уже в военных мундирах. Один выдавал себя за графа Гейдена (реальный граф Петр Гейден — внук флотоводца Леонтия Гейдена, командовавшего русской флотилией в Наваринском сражении 8 октября 1827 года), другой — за его адъютанта. Самозванцы вовсю эксплуатировали горечь морского поражения под Цусимой и собирали пожертвования «на возрождение флота».
Первым выдавать себя за важную птицу на Руси стал далеко не незабвенный Иван Александрович Хлестаков. И до него самозванцев было хоть отбавляй. Но в Ростове от подобных гусей было не протолкнуться. Одни представлялись ответственными чиновниками, прибывшими проверять порядок, другие — организовывали какое-нибудь дело, на поверку оказывавшееся трестом «Рога и копыта», третьи рядились в святош, четвертые — в политики, пятые — в целители, чревовещатели, мистики, пророки и пр.
В 1902 году в станице Гниловская (окраина Ростова) объявился некий чиновник в форме помощника податного инспектора, тужурке акцизного ведомства и фуражке с кокардой. Он ходил по кабакам, бакалейным лавкам, требовал документы, проверял порядок, обвинял хозяев в беспатентной торговле вином и табаком (чаще всего так оно и бывало на самом деле), в торговле краденым. Грозил каторгой. Но за какие-то жалкие 50—100 рублей сменял гнев на милость. В лавке Игната Могилевцева взял 10 рублей взаймы. Потом пришел еще раз за очередным червонцем. Могилевец пожаловался уряднику Андрею Русакову. Полицейский пришел и вытряхнул чиновника из тужурки — тот оказался казаком Кагальницкой станицы, бывшим студентом Александром Болдыревым. Его отец, проживавший на Пушкинской улице, 151, объяснил, что безалаберный сынок 5 лет проучился в Харьковском коммерческом училище и теперь носит его форму, которую все почему-то принимали за акцизную.