Ростов-папа. История преступности Юга России

В эдакой урбанистической мешанине вольготно себя чувствовали только беглые «кувыркалы» да «босая команда», не нуждающиеся в лишних свиданиях с городской полицией. Да и у самих городовых желания появляться в этом пиратском оазисе без особливой надобности не возникало.

Атмосфера жизни накладывала свой отпечаток и на психологию местных жителей. Здесь предпочитала обитать лишь сильная духом, нерефлексирующая публика, способная постоять за себя и выжить в нечеловеческих условиях. Соответственно, формировалась и определенная психология людей. Здесь выковывались весьма специфические характеры. К примеру, ради развлечения здешние детишки любили окунуть кошку в бочку со смолой, отчего она умирала в страшных муках из-за того, что сама не могла освободить от смолы свои естественные отверстия и отправить естественные надобности. Развлекались тем, что в заброшенном скверике разводили костер и бросали в него связанную по лапам кошку или собаку, привязывали к хвосту обезумевшего от страха животного тлеющую тряпку, мазали скипидаром задницу уснувшему некстати бродяге.

Летом крали баркасы и нападали на катающихся на лодках обывателей. Но грабежи и насилия совершали исключительно на левом берегу Дона, подальше от родной Богатяновки. На правом берегу выходило себе дороже — сюда протянулись причалы Ростовского порта. Хулиганствующая босота и носа не совала к докерам, потому что портовики при случае могли жестоко отметелить.

И это неудивительно, ибо классические пролетарии и «рыцари индустрии» на дух друг друга не переносили. Желающие и способные трудиться искали место жительства в рабочих окраинных слободках. В Богатяновском же хинтерланде селились, главным образом, близкие духом «пролетарии босяцкого труда», которые не только не воспроизводили материальные, тем более духовные, ценности, а как раз наоборот, потребляли их в максимально паразитарной форме. Здесь не было (и поныне нет) не только предприятий, но даже ремесленных мастерских. В бунташной Бессовестной слободке, на не менее бандитской Нахаловке были церкви, а в Богатяновке святым духом и не пахло. Здесь везде в глаза бросалась воровская натура местных жителей, в ушах стоял кандальный звон, а ноздри вдыхали крепкий аромат жиганского естества.

Со временем окраинная Богатяновка оказалась поджата со стороны Дона причалами порта, механического завода Пастухова и мельницей Парамонова, с нахичеванской — кварталами дореволюционной Полуденной слободы и Горчичного Рая, в постсоветские годы заполненного наркопритонами. Оказавшись фактически в центре растущего города, «тортуга» тем не менее не утратила своего криминального флера, оставаясь «босяцким анклавом» Ростова-папы и все последующие годы.

Раскол в благородной хевре

Вихри враждебные

В целом по России рост преступности на рубеже веков был не особенно заметен. Промышленный подъем привлекал бóльшую часть трудоспособного населения к открывающимся производствам — занятость среди низов была высокая, что не способствовало расширению рядов «босой команды». Слишком много существовало честных способов себя прокормить. В мировых судах даже отмечали значительное сокращение уголовных дел. Особенно по тяжким преступлениям.

К тому же часть мужского населения с началом Русско-японской войны была призвана в армию, высвободив место в селе и на производстве для потенциальных босяков.

Но как раз череда поражений «на той войне незнаменитой», Кровавое воскресенье 1905 года и падение престижа царской династии привели к резкому увеличению негативных и даже панических настроений в обществе.

Во второй половине 1905 года, после подписания пораженческого Портсмутского мира с Японией, в города и деревни хлынул поток озлобленных и разочарованных демобилизованных солдат и казаков. А прекращение военных заказов, кормивших тыл, вызвало по всей стране волну забастовок, стычек с полицией и даже открытых мятежей в армии.

Николай II, с целью выпустить пар в обществе, подписал Манифест 17 октября, дарующий некоторые политические свободы. Но вместо успокоения лояльное царю общество ответило на него кровавыми еврейскими погромами, а нелояльное — не менее кровавыми баррикадными боями и террором Первой русской революции.

Всеобщее ожесточение привело к настоящему взрыву криминала в империи. Особенно резко выросло количество тяжких преступлений: краж, грабежей, разбоев и убийств. Так, после окончания Русско-японской войны и до начала Первой мировой количество простых и вооруженных налетов и ограблений увеличилось на 34 %. Причем, кроме традиционной уголовной шпаны, на преступления решались некогда богобоязненные и богомольные мужики и бабы, без тени сомнения круша черепа обывателей и взламывая их жилища.