Ростов-папа. История преступности Юга России

Иными словами, созревший ростовский криминалитет не был в числе организаторов беспорядков, зато, очевидно, знал о предстоящих событиях (аналогичные погромы прокатились тогда по всему югу России) и с лихвой воспользовался возможностью тряхнуть город до основания.

Опытные и твердо спаянные шайки действовали осторожно — старались громить преимущественно еврейские торговые заведения, не связываться с вооруженным сопротивлением как последователей Яхве (баррикадные бои шли даже в центре города), так и рабочих дружин (погромщики были отбиты в Затемерницком поселении). Да и во взятые под вооруженную охрану банки и богатые магазины босая команда не совалась. Благо работы у всех хватало и без лишнего шухеру. И без всякой политики.

Впрочем, декабрьские баррикадные бои на рабочем Темернике и отвлечение основных сил полиции на подавление антигосударственных беспорядков вновь свели интересы блатных и «политики». Оружие повстанцы тогда еще могли получать только по криминальным каналам.

Разгром Первой русской революции, подавление беспорядков в провинции, эмиграция лидеров революционного подполья, отстрел, отлов и ссылка наиболее активных политических боевиков к концу первого десятилетия XX века — все это продемонстрировало очередной зигзаг в уголовно-политических отношениях. Беспредельщики-боевики с их кровавыми «эксами» и неоправданными сопутствующими жертвами среди населения уже вызывали неприязнь у своих «союзников». Ростовским блатным категорически не нравилось, что их гребли под одну гребенку с «политикой», отправляя на милость военно-полевых судов. Те же ни с кем не церемонились и особо не разбирались — вооружен, значит, поставил себя вне закона, извольте к теплой стенке. Облавы на «политику» частенько приводили в воровские малины, а зачем блатному «палить хату» и подставлять родную хевру? К тому же «политика» свои планы налетов на кассы, банки и богатые дома никак не координировала с воровской верхушкой Ростова. Стало быть, окучивала чужой огород, что в уголовной среде вовсе было чревато жесткими разборками на воровском сходняке и беспощадными наказаниями для нарушителей. Ростовские вентерюшники и шоттенфеллеры не собирались терпеть конкурентов среди чужаков. Здесь вообще чужих никогда не любили…

На том уголовно-политический роман начала века и завершился. «Вихри враждебные» в Ростове стихли вплоть до Февральской революции 1917 года.

От шайки к синдикату

По мнению исследователей криминального мира дореволюционной России, уровень преступности в империи менялся в зависимости от личности, восседающей на троне. Чем более либеральным был государь, тем активнее в стране поднимали голову преступники. Так, в первые годы XIX века, при реформаторе Александре I, абсолютное число зарегистрированных уголовных преступлений было значительно выше, чем при его брате Николае I, натянувшем царевы вожжи. При Александре II Освободителе-от-крепостного-права индекс преступности вырос в 2,7 раза по сравнению с началом века, а затем упал — при консервативном царствовании Александра III. Последний же император в первую очередь обращал внимание на преследование политических противников. При этом совершенно запустил ситуацию с уголовниками. Настолько, что уровень преступности подпрыгнул в начале XX века сразу на 55 %.

В середине XIX века, в эпоху правления «жандарма Европы», индекс преступности составлял всего 95 % от уровня начала века, но уже в 1911–1913 годах он достиг заоблачных высот — 305 % от уровня 1851–1860 годов. В начале XX века прирост краж и грабежей опережал рост населения Российской империи более чем вдвое, а телесных повреждений — в 7 раз. Максимальный же уровень преступности в России отмечался накануне Первой мировой войны.

По подсчетам заведующего статистическим отделением Министерства юстиции Евгения Тарновского, в 1900 году общее число уголовных дел в России было на 48 % больше, чем в 1884 году, в то время как прирост населения увеличился лишь на 24–25 %. При этом число краж и грабежей удвоилось, число телесных повреждений выросло в 7 раз. Абсолютным лидером здесь стала как раз Новороссия — 45 % (в Петербурге рост составил 17 %, в Москве — 23 %, в Царстве Польском — 3 %). Иными словами, к началу XX века пульс российской преступности бился именно на Юге, с центром в Ростове и Одессе. Впрочем, взрыв преступности был характерен не только для России. В те же годы в законопослушной Германии при приросте населения в 15,8 % рост числа преступников составил 38,5 %, а рост рецидивистов, у которых было свыше 6 отсидок, — аж 277 %. Такие они, гримасы крепнущего капитализма.