Ростов-папа. История преступности Юга России

Газета «Ростовская речь» 27 февраля 1917 года писала: «С начала войны и по настоящее время чинами ростов-нахичеванской полиции задержано 753 дезертира и 1347 уклоняющихся от военной службы. Больше всего задержало и сыскное отделение: 238 дезертиров, и 4-й участок: 318. 99 процентов задержанных — ростовские и иногородние воры». 4-й участок как раз нес службу в самом центре Ростова — в районе Старого и Нового базара, в кварталах, примыкающих к порту.

У полиции и сыскного отделения добавилось работы, а у только-только консолидированного ростовского блатного сообщества — головной боли, так как чужаки понятия не имели (и не хотели иметь) о строгом разграничении сфер влияния в этой среде и, по сути, без спросу лезли в чужой огород. Пришлых тоже можно было понять, подобной консолидации и четкого ранжирования на их малой родине не существовало, поэтому вникать в детали «постановлений местных воровских пленумов» им в голову не приходило. В результате в ростовских газетах времен Первой мировой войны стали часто мелькать заметки об обнаружении таинственных трупов, по всем признакам подходивших под членов босой команды. Периодически их опознавали как налетчиков, грабителей, мошенников, прибывших в Ростов из других регионов.

Глава уголовно-сыскного отделения Афанасий Полупанов в интервью репортерам высказывал предположение, что тут имеют место разборки между криминальными элементами. Да и немудрено: ростовская «тортуга» защищалась как умела, вынося приговоры, обжалованию не подлежащие.

Осколки разбитого вдребезги

Однако с падением Российской империи серьезный раскол возник уже в самой воровской среде Ростова. Если падение династии Романовых было малоинтересно честным бродягам, плевавшим на любые власти и законы, то ликвидация царской полиции и сыскного отделения попросту дезориентировали хевру. К тому же либеральствующая пресса, взахлеб превозносившая революцию и Временное правительство, новые лица в политике, митинговщина, бесчисленные демонстрации, братания, швыряние лозунгов в массы совершенно сбили с толку политически беспомощных босяков. Преступников стало некому ловить — абсолютно неожиданно возник вакуум антикриминальных рычагов. И это… резко снизило криминогенный накал.

Дело в том, что большинство обитателей воровских слободок, «тортуги» и даже Богатяновского централа отнюдь не были закоренелыми варнаками и тем более потомственными шишами. Слишком мало времени прошло с момента отмены крепостного права и начала формирования устойчивого воровского сообщества в Ростове, чтобы руки неофитов-крадунов из бывших крестьян отвыкли от сохи и привыкли к финке. Бандитская идеология еще не укрепилась в сознании отставных слесарей, докеров, грузчиков, сапожников и пр. Еще не обросли романтическими мифами богатяновские притоны, еще не выросло поколение шишбал, которое бы стремилось героям этих мифов подражать. Авторитетным «богам» сложно было убедить городушника, вчерашнего хлебороба, в том, что блатная жизнь куда интереснее собственного клочка земли, которого теперь ожидали от реформ Временного правительства.

Центробежные тенденции появились и в самой хевре, где местная чувырла братская связывала свою скотскую жизнь как раз с проклятым царизмом. В этом ее ежедневно убеждали на митингах, собраниях и в прессе. К тому же 6 марта 1917 года министр юстиции России Александр Керенский инициировал выход постановления Временного правительства о всеобщей политической амнистии, в результате чего на волю из тюрем вышли свыше 90 тысяч заключенных, значительная часть которых была как раз не из «политики», а из числа обычных уголовников. Это были те самые «птенцы Керенского», обязанные ему нежданно свалившейся им на голову волей.

Опять же далеко не все птенцы мечтали свить себе гнездо в родной малине, многие из них попали под очарование «революционных вихрей» и действительно задумывались о том, чтобы в корне изменить свою жизнь. Правда, сам Керенский был уверен, что все обретшие волю жиганы немедленно вольются в ряды армии для защиты революции от немецкого империализма. Те думали несколько иначе, полагая, что достаточно будет просто отказаться от прежних занятий.

Впрочем, надежды Керенского взросли не на пустом месте. К примеру, знаменитый на всю Россию бессарабский налетчик Григорий Котовский, приговоренный военно-полевым судом к казни в 1916 году, писал покаянные письма с обещанием «кровью искупить свою вину». Керенский личным распоряжением от 3 марта 1917 года помиловал варнака, и тот пошел на Румынский фронт, где за короткое время отличился и дослужился до прапорщика. А затем и до легендарного комбрига Гражданской войны.