Ростов-папа. История преступности Юга России

Власть просто исчезла. Отступившие белые, бросив госпитали и пребывающих в неведении обывателей, оставили «территорию команчей», на которой некому было организовать действенные органы управления. Вступившая в Ростов Первая конная армия Юго-Восточного фронта была занята мародерством в этом богатейшем городе Белой России, и наводить порядок ей было недосуг. Местные большевики не имели сил и полномочий для организации правоохранительных органов, а конармейский ревком и комендант свою задачу понимали слишком уж по-погромному.

Командующий Юго-Восточным фронтом Василий Шорин и член РВС Валентин Трифонов (отец писателя Юрия Трифонова) докладывали Главковерху Сергею Каменеву: «…подчеркиваем, что командование Конармии не боролось с грабителями, а само стремилось в наикратчайший срок захватить в свои руки магазины, заводы, склады. Набрасывалось без разбора и начало вывоз предметов, подчас ненужных и малоценных».

Представитель ВЧК Ян Петерс телеграфировал в Москву Феликсу Дзержинскому: «Армия Буденного разлагается с каждым днем: установлены грабежи, пьянство, пребывание в штабе подозрительных женщин, по службам были случаи убийства наиболее сознательных товарищей. Буденный перестает считаться с кем-либо. Бесчинства, творимые им на железной дороге, совершенно невероятны: непрерывные захваты топлива, паровозов, вагонов, экстренных поездов, расхищение трофейного имущества. За каждой частью следует хвост вагонов, наполненных женщинами и награбленным имуществом… Местные товарищи о погромах рассказывают ужас».

По сути, весь город превратился в одну большую сцену насилия и вакханалии грабежа. 17-тысячная армия конников в атмосфере полной безнаказанности дала волю всем потаенным разбойным инстинктам.

Командование фронтом пыталось хоть как-то образумить конников, но в этой пучине тонули и самые испытанные пловцы. Очередной комендант города Александр Пархоменко сам угодил под суд за пьяный дебош, член РВС 14-й армии Серго Орджоникидзе пустился в разгул.

Предсовнаркома Владимир Ленин вынужден был телеграфировать Орджоникидзе:

«Секретно. Реввоенсовет 14, члену PBС т. Орджоникидзе.

Т. Серго! Получил сообщение, что Вы + командарм 14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю. Формальная бумага… Скандал и позор! А я-то Вас направо-налево нахваливал! И Троцкому доложено… Ответьте тотчас:

1) Кто дал Вам вино?

2) Давно ли в РВС 14 у вас пьянство? С кем еще пили и гуляли?

3) То же — бабы?

4) Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.

5) Командарм 14 пьяница? Неисправим?

Ответьте тотчас. Лучше дадим Вам отдых. Но подтянуться надо. Нельзя. Пример подаете дурной.

Привет! Ваш Ленин».

Впоследствии кающийся Серго печально констатировал: «Надо сказать, что Конармия по взятии Ростова изрядно пограбила его».

Естественно, что в этой атмосфере прекрасно себя чувствовали «ребята загорелые с лимана». Под видом обысков и конфискаций, не утруждая себя филькиными мандатами, босяки, мало чем отличавшиеся от красных героев, кинулись прессовать до смерти перепуганное население Ростова. Благо, жаловаться было некому, а проверять принадлежность дознавателей РККА никто не рисковал.

Личный секретарь Ленина Лидия Фотиева, бывшая в то время на Дону, записала: «Грабеж и насилия продолжались, пока было что грабить. Закончились, когда была изнасилована последняя женщина и допита последняя бутылка…»

Исаак Бабель в своем дневнике отмечал, что почти каждый боец имел мешок денег, тратя в день по 20–30 тысяч «николаевскими», и почти каждый вывез из Ростова свою телегу с награбленным.

Иными словами, пока Конармию не выдворили из Ростова, богатейший город оставался ареной для уголовного беспредела.

Однако уход кавалерии повлек за собой резкое изменение ситуации и в среде местной преступности. Если раньше интересы босоты и большевиков по дестабилизации тыла и внесению хаоса во внутреннюю политику прежних властей в принципе совпадали, то теперь они кардинально расходились. Прежде грабить награбленное означало отбирать украденное у народа буржуазией имущество, что выглядело справедливым с точки зрения большевистской идеологии. Но теперь то же самое имущество уже принадлежало народу, а его расхищение являлось тягчайшим преступлением против Советской власти. Причем преступления против частной собственности считались гораздо менее значимыми, чем преступления против собственности государственной, которые теперь пресекались особенно жестко. Идеологический «перевертыш» не был понятен босякам, зато отражал специфику «ленинского прагматизма».

Ныне самим победителям был жизненно необходим крепкий тыл и порядок на улицах города. А в этом деле «понаехавшие» беспредельщики, с удовольствием поучаствовавшие в разгроме Ростова Конармией, им только мешали.