Рота стрелка Шарпа

Хейксвилл подумал, что это португальский, язык, которого он, как, впрочем, и испанского, не знал, но одно было ясно: его отнюдь не превозносят. Он взял вилы наперевес и двинулся на девушку. Ей не отразить нападения. Сержант ухмыльнулся:

– Не осложняй себе жизнь, крошка! Брось штык! Ну же, бросай!

Тереза хотела убить его сама, не оставлять это Шарпу, и она перешла на английский, чтобы спровоцировать яростную, непродуманную атаку. Она тщательно составила фразу, повторила ее про себя и рассмеялась Хейксвиллу в лицо:

– Твоя мать была свинья, ее продали жабе.

Он закричал, гнев полыхнул как порох. «Моя мать!» Ринулся вперед, размахивая вилами, и Тереза вонзила бы штык с меткостью епископа, пригвождающего смертный грех, если бы дверь не открылась, задев вилы, и безобразный сержант не потерял бы равновесия и не упал. Но поскольку произошло именно это, штык вошел в пустой воздух.

Хейксвилл развернулся в падении; хлынувший в дверь солнечный свет ослепил его; он успел заметить лишь исполинскую тень и башмак. Его пнули, как не пинали никогда в жизни, подняли, швырнули о стену, но он крепко держал вилы и скалился в лицо обидчику.

Чертов сержант-ирландец! Хейксвилл выпрямился и пошел на Харпера с вилами, но тот просто ухватился за острия и развел их в стороны. Хейксвилл давил что есть мочи, но Харпер стоял как скала, и вилы не двигались, только разгибались, словно мокрые ивовые прутья.

– Что за черт? – В открытой двери, придерживая ее, стоял Шарп.

Тереза улыбнулась поверх штыка:

– Сержант Обадайя Хейксвилл решил меня поиметь, а потом разрезать на мелкие кусочки.

Харпер вырвал у Хейксвилла вилы, бросил на землю.

– Позволите его убить, сэр?

– Нет. – Шарп выступил вперед, отпустил дверь, она захлопнулась. – Задвинь щеколду.

Хейксвилл смотрел, как Харпер запирает дверь. Так это Шарпова девка? Похоже, судя по тому, как она ему улыбается, как трогает его руку. И Хейксвилл решил, что при первом же удобном случае загонит сучке в глотку штык. Господи, какая же красавица! Он по-прежнему ее хочет, и он ее поимеет! Черт возьми, поимеет!

Тут Хейксвилл перевел взгляд на яростное лицо Шарпа и пожал плечами. Значит, капитан собирается отлупить его до полусмерти? Хейксвилла и прежде лупили, побои – это не суд за изнасилование, тем более что девушка – единственная свидетельница и явно не пострадала. Его лицо сильно дергалось, он не мог остановить тик. И тут вспомнил, как девушка взбесила его, заставила броситься в атаку, и решил, что этот номер пройдет и с Шарпом.

– Так это офицерская шлюшка, капитан? Сколько? Я могу заплатить за эту грязнуху.

Харпер зарычал, Тереза рванулась вперед, но Шарп удержал обоих. Глядя только на Хейксвилла, он сделал два шага к нему, словно не слышал оскорбительных слов. Прочистил горло, произнес спокойно:

– Сержант Хейксвилл, вы и я, хоть и не по моему выбору, оказались в одной роте. Это так?

Хейксвилл кивнул. Значит, ублюдочный выскочка решил разыграть из себя офицера!

Шарп продолжил ровным голосом:

– В нашей роте три правила. Вы слушаете, сержант?

– Так точно, сэр! – Хейксвилл хотел девку.

Она будет его, со временем.

– Три правила, сержант. – Шарп говорил ласково и рассудительно, как капитан с уважаемым унтер-офицером, хотя и не знал, может ли по-прежнему считаться капитаном. – Первое: хорошо драться, драться за победу. Мне известно, что это вы можете, сержант. Я вас видел.

– Так точно, сэр! – рявкнул Хейксвилл.

– Второе. Никто не напивается без моего разрешения. – Возможно, через несколько часов его разрешение будет стоить меньше отстрелянной ружейной пули, но тогда пусть Раймер и приглядывает за лейтенантом Прайсом. – Ясно?

– Так точно, сэр!

– Хорошо. И третье, сержант. – Шарп был теперь в двух шагах от Хейксвилла и не обращал внимания на приглушенную испанскую брань Терезы. – Третье, сержант: у нас не воруют. Только у врага, и только если умираешь с голоду. Ясно?

– Сэр! – Хейксвилл смеялся в душе.

Шарп таки оказался размазней!

– Рад, что вы поняли, сержант. Смир-но!

Хейксвилл вытянулся, и Шарп ударил его ногой в пах. Хейксвилл согнулся, офицер двинул его кулаком в рожу, высоковато, но с достаточной силой, так что сержант откачнулся назад.

– Смир-но! Я скажу, когда можно шевелиться, скот!

Как и рассчитывал Шарп, сержант по привычке застыл. Хейксвилл выжил в армии, потому что досконально повиновался приказам. Все остальное дозволено, однако ослушаться приказа значит лишиться нашивок, привилегий, возможности мучить других. Хейксвилл внутренне корчился от боли, но стоял навытяжку. Может, капитан не такой и размазня, и все равно еще никому не удалось взять верх над Обадайей Хейксвиллом и остаться в живых, чтобы этим похвастаться.

– Рад, что вы поняли, сержант, потому что это поможет вам избежать неприятностей. Верно?

– Сэр! – Это прозвучало как стон боли.

– Хорошо. Что вы делали с моей женщиной?

– Сэр?

– Вы слышали, сержант.

– Знакомился, сэр.

Шарп снова ударил его, прямо в огромное брюхо, и снова Хейксвилл сложился пополам, и снова Шарп двинул его в физиономию, на этот раз в нос, так что потекла кровь.

– Смирно!